Федор Кнорре - Рассвет в декабре

— А ну, погодь, подвиньсь, будь ласка!

Сам-то он не очень ласково оттолкнул Алексея, этот здоровенный мужик в лопнувшей по шву, слишком узкой, с чужого плеча рубахе. Он с истерической поспешностью, точно из горящего дома вырвался, бойко начал карабкаться, добрался до железного обломка торчавшего из стены кронштейна над замурованной дверью подъезда, ухватился за рог сатира на лепном карнизе, примерился, рванулся к перекладине пожарной лестницы и, чуть-чуть не достав, сорвался с шумом, осыпая кирпичную пыль.

Вскочил, протирая колени, в голос матерно ругаясь, путая и коверкая польский, украинский и словацкий языки, накинулся на мальчишку-проводника.

Девушка полезла было довольно ловко, прямо отчаянно смело, но, подтягиваясь на руках, не удержалась и тоже сорвалась.

Мальчишка из себя выходил от злости, ругался шепотом, похоже не рад был, что связался, потом плюнул и, приказав всем ждать его на месте, опять двинулся к тому же углу, откуда они уже раз повернули обратно. Двое мужиков, которые шли с ними вместе, двинулись за ним, он обернулся, отпихнул обеими руками в грудь переднего и еще раз повторил, чтоб стояли и ждали. Мужики постояли и опять потащились за ним, как привязанные. Через минуту все повторилось, мальчишка что-то им вдалбливал, просто в драку лез, толкая их обратно, и скрылся наконец за углом. Мужики постояли, переглянулись и опять, наверное боясь обмана, поплелись за ним, как бараны.

Потом, долгие годы спустя, когда Калганову все это вспоминалось против его воли — это было из того рода воспоминаний, которые он отталкивал, но иногда не мог справиться, — его опять удивляла мысль: все время его куда-то вели, а он покорно шел. Собственно, и выбора у него никакого не было. И вот тут наступил момент, когда он вдруг остался без вожатого. Самому надо было решать, как быть.

Девушка стояла и, ничего не замечая, глаз не отрывая, смотрела на лестницу, на стену, с которой сорвалась, и вдруг молча поставила ногу, поднялась на первый выступ и уже руки тянула, нащупывая, за что ухватиться повыше.

— Погоди, — сказал Алексей, — вот давай обопрись, — он подставил ей плечо — она тут же сообразила, наступила на плечо, полезла дальше.

Он еще успел шепотом крикнуть, когда она остановилась: «Выше лезть надо, отсюда не достанешь! Повыше!» — но она уже очертя голову оттолкнулась от карниза второго этажа, еле достала до перекладины железной лесенки и повисла на вытянутых руках. Последним усилием качнулась, просунула ногу между перекладинами, да так и осталась висеть, на руках и на согнутом колене. Силы ее, видно, на этом кончились, больше она и не пыталась ничего делать, только упорно держалась, беспомощно свисая с отогнутого конца пожарной лесенки.

Вот сейчас сорвется и грохнется прямо спиной об землю, подумал Алексей, торопливо и осторожно поднялся на выступ, ухватился за рог сатира, добрался до карниза второго этажа. Упираясь в выбоины кирпича, цепляясь руками, поднялся еще выше и, все еще не доставая рукой до лестницы, покачнулся, теряя равновесие, судорожно потянулся и почти в падении ухватился за перекладину. Сразу же он перевалился на другую сторону лестницы, и руки совсем освободились — он теперь лежал плашмя сверху на отогнутой от стены лесенке.

Он потянулся вниз, ухватил девушку за руку и попробовал подтащить ее к себе, но она крепко держалась, как вцепилась, так и не выпускала перекладины. И правильно делала — ему бы так ее никогда и не вытащить.

— Как, еще держишься? — спросил он. Она молчала. Он спустился пониже и, все еще лежа на животе, протянул обе руки, взял ее под мышки и прижал вплотную к лестнице, она вдруг решилась, отпустила одну руку, просунулась плечом между перекладин, потом просунула голову и другую руку и, обдирая плечи, протиснулась между двух железных прутьев-ступенек на другую сторону лестницы и тут, откуда сила взялась, сразу же стала карабкаться впереди него наверх. Они лезли оба вверх, вверх, только бы повыше, подальше от чужой, страшной земли, точно за ними уже тянулись руки — их схватить и стащить обратно. Им показалось, что они спасаются, убегая вверх, совсем убегают, а не просто лезут прятаться до утра.

Они потеряли друг друга из виду. На верхнем этаже он шагнул над пустотой в оконный проем и осторожно заглянул внутрь дома. Под ним в темноте чувствовался черный провал сквозь все этажи, до самой земли. По краям у стен кое-где лепились узкие кромки карнизов, оставшихся от полов и потолков. Держась за трубу водяного отопления, качающуюся, пружинящую тонкую трубу, он добрался, стараясь не глядеть вниз, до железной законченной балки, сел на нее верхом, уцепившись обеими руками, и передохнул, припоминая, что теперь надо делать дальше. Вспомнил про балкон. Кажется, надо пробираться к балкону. Встать он боялся. Посидел, согнувшись, верхом, вцепившись руками в железные края, больно резавшие ноги, чувствуя всю черную глубину провала под собой.

Он сказал себе: никакой высоты нет, никакой балки нет — это просто дорожка, очерченная мелом на полу, и я пройду спокойно, только не напрягаться и не думать. Я иду по полу. Он встал, раскинул руки и пошел удивительно легко, как будто шутя, и только у самого конца пути, когда оставалось три шага, его охватил парализующий ужас высоты, бездонности, пропасти, и, теряя равновесие, скованными ногами последним толчком бросившись вперед, упал на четвереньки на порог балкона. Девчонка была уже там, вцепилась в его куртку и потащила было от края, но тут же увидела, что это ни к чему.

— Ты не подымайся во весь рост, лежи. Слушай… — отчаянным шепотом шипела ему в ухо и толкала в угол балконной площадки.

Под ними, далеко внизу, глянцевито отсвечивала ровная брусчатка не тронутой бомбами безлюдной улицы. Шаги бегущих людей звонко топали среди тишины. Показались трое: впереди мчался во весь мах, большими шагами высокий, за ним маленький и, далеко отставая, бежал еще один, еле передвигая ноги. Из-за угла за ними следом выскочили двое солдат, так близко, что последнего они догнали сразу и едва схватили за плечо и встряхнули, как он упал, да так и остался на месте, а они пробежали мимо.

Солдат крикнул «Хальт!» и выстрелил наугад или простои в воздух, и тот, что так здорово мчался первым, будто на стену налетел — на бегу остановился, очень высоко поднял руки и все тянул, стараясь поднять еще повыше, и четко выкрикнул:

— Хенде хох!.. Будь ласка!.. Хенде хох! — и опять тянул руки изо всех сил вверх.

Маленький продолжал бежать, и в тот момент, когда он, ловко пригнувшись, резко бросился в сторону, ударили сразу два автомата, и он дернулся, точно хотел обернуться назад, падая на бегу, и по инерции прокатился головой вперед по мостовой. В то же время тот, слабосильный, что остался лежать от одного толчка, вдруг поднялся и, пошатываясь, безнадежно медленно шаркая согнутыми ногами, попробовал побежать в другую сторону, обратно за угол. Прогрохотали опять оба автомата. Солдаты минуту еще стояли наготове, точно оглядывая сделанную работу, убедившись, что все в порядке, подошли к лежащему, что кричал «Хонде хох», потолкали сапогом, перевернули его на спину и посветили в лицо фонариком.