Сергей Антонов - Овраги

— Охрана труда, где ты? Ни одного пуда частнику!

Вавкин погнался было за юродивым, однако у него отцепилась красная повязка, и Данилушка развеселился еще пуще.

Но больше всего обескуражило Митю странное ощущение, возникшее сразу, когда он увидел папу в гробу — без шапки и почему-то при галстуке. Митя смотрел на отца и не верил, что он неживой. Мите казалось, что папа забрался в ящик только для того, чтобы наглядно пояснить неурядливым колхозникам, как положено вести себя в гробу. Ему стало казаться, что когда-то недавно он если не видел, то наверняка переживал этот самый чудной спектакль похорон. Так же кругом толпились чужие люди, так же смеялись и пели… Разница была только в том, что тогда у гроба стоял отец, а в гробу, так же выставив лоб, лежал он, Митя.

В воспоминание вплелась и веселая песенка:

Пытаясь оживить чувство скорби, он скосил глаза на рыжую, как кирпич, голову, торчавшую из гроба. На губах отца играла едва заметная улыбка.

Горло Мити судорожно дернулось, и он заплакал навзрыд.

— Слава богу, — шепнула Парамоновна. — А то стоит, как чурбан.

На девятый день собрались соратники. Коллективно сочинили письмо в райисполком про круглого сироту Митю, просили разрешения поставить его заведующим избой-читальней и назначить твердую ставку. После бутылки самогона казенное письмецо всем представилось убедительным и жалостливым. Но опоздавший Емельян, прибывший прямо из больницы, посчитал: никаких писем не надо, а надо пригласить на сороковины самого Догановского, накормить его от пуза и сразу после того решить все вопросы. Митька Митькой, а Романа Гавриловича тоже забывать нельзя. Все ж таки председатель колхоза, погиб в борьбе с врагами коллективизации. Пускай исполком раскошелится и поставит гранитный камень с фотографией на фарфоре и с золотой фамилией.

Предложение Емельяна единогласно одобрили, выпили еще бутылку и посетовали, что нет Кабанова. Он бы сковал Роману Гавриловичу такую оградку, что живые бы позавидовали. А когда расходились, Парамоновна предупредила Емельяна:

— На Катерину не зарься. Возле нее мужики не живут.

Катерина замкнула дверь, поманила Митю и показала на граненый стаканчик, таившийся в красном углу.

— Ну и что? — спросил Митя.

— Гляди, — она подняла к божничке свечу. — Наливала всклянь, а сегодня почти что четверть выпито.

И верно. Уровень первача в стакане понизился.

— Не серчает Роман Гаврилович, — объяснила она. — Не брезговает. Пригубил. Будь спокойный.

Через несколько дней первача стало еще меньше. Ни в чертей, ни в духов бесплотных Катерина не верила. Просто придумала фокус для отвлечения от: тяжких дум. «Вовсе за дурака считает», — обиделся он и припаял каплей свечного воска донце стаканчика к полке.

Дня через два Катерина спросила:

— На что ты стакан прилепил? Думаешь, отливаю?

— Нет… — Митя смутился. — Сперва думал, обманываешь, а потом догадался. Сам испаряется.

Она не стала спорить.

— Может, и испаряется. А мне, когда я мала была, бабка внушала…

— Бабке простительно. А ты председатель женсовета. И вообще… тебе не идет.

— Не попрекай, Митенька. Обряд старинный. Не для мертвых душ выдуман, а для живых. Ради утоления скорби. — Катерина вздохнула, покорно добавила: — Коли тебе в тягость, выплесну. Как скажешь.

— Не надо! Спорим — до сороковин не высохнет.

Спорить Катерина не стала, а Митя все-таки стал доливать украдкой водичку…

На сороковой день прибыл Догановский. Митя, как и другие, ждал его с нетерпением, но, увидев, надулся. Председатель райисполкома повел себя неприлично весело, будто его пригласили на свадьбу.

Вавкин выскочил из-за стола, уронил табуретку, запричитал:

— Клим Степаныч! Радость-то какая! Дозвольте подмогнуть.

— Да ладно, чего там! — стряхивая на руки Вавкина длинную доху собачьего меха, томно отбивался от подхалимажа высокий гость. — Не беспокойтесь, Семен Ионыч. Я сам.

— Дозвольте уважить. Небось с дороги умаялись! Давненько не видали…

— Боюсь я в вашу Сядемку сворачивать, — смеялся Догановский, поглядывая на целенького копченого поросенка и умывая волосатые руки одну о другую. — Еще вилами ковырнут…

И, перейдя на серьезный тон, поинтересовался:

— Петра-то великого изловили?

— Ловят еще, — отвечал Емельян. — У нас и без того делов под завязку. План дали на полную артель, а мужик после «головокружения от успехов», прямо скажем, из колхоза бежит.

— Плюс к тому председателя похоронили, — подхватил Пошехонов. — Где нам найти такого председателя?.. Давайте, граждане дорогие, помянем Романа Гавриловича теплым словом и выпьем за его светлую душу.

— Хорошо! — похвалил первачок Догановский. — Чего носы повесили? Чего особенного случилось? Ничего особенного не случилось! Ну, уходит из артели чуждый элемент, враждебный нашему делу. Хорошо это или плохо? На мои взгляд, очень хорошо, товарищи. Если бы чужак не ушел, нам бы пришлось вышибать его вон силой. Мы без мертвых душ обойдемся. А те, кто ушел из колхоза по глупости, скоро покаются. Руководство района наметило ликвидировать овраг, замостить вдоль деревни шоссе, протянуть в избы колхозников электричество. Так что будущее у вас светлое. В процессе колхозного строительства были допущены отдельные ошибки. Они, эти ошибки, вскрыты товарищем Сталиным. Стоит только отбросить прочь левацкие перегибы, отбросить прочь канцелярско-бюрократическое раздувание процента коллективизации и обобществления быта, и от ошибок не останется следа… Ну, не стало Платонова. Чего особенного? Что же теперь нам без него, пропадать? Сидеть да плакать?..

— Не попрекайте нас, Клим Степанович, — поднялась Катерина. — По Роману Гавриловичу мы все горюем. Ничего в этом зазорного нет. Хороший был человек. Не по своей вине преставился.

— А по чьей же? — насторожился Догановский.

— По вине районщиков, которые довели сядемского мужика до топоров и дреколья.

— Совершенно, Катерина Васильевна, верно, — кисло улыбнулся Догановский. — Списки горе-руководителей мы вывесим. И один из них — председатель вашего колхоза Платонов.

— Правильно! — воскликнул Вавкин.

У Мити зазвенело в ушах.

— Не так давно, — продолжал Догановский, — таких, с позволения сказать, руководителей партия пригвоздила к позорному столбу, почитайте решение от 25 февраля «О борьбе с искривлениями парт-линии в колхозном движении». Порочная практика леваков-искривленцев лила воду на мельницу контрреволюции. Именно…

— Это Роман-то Гаврилович лил воду? — удивился Емельян. — Зачем же вы его к нам направили?

— Направлял не я. Направлял Горюхин, с которым в данный момент разбираются органы…