Владимир Попов - Обретешь в бою

— Кто представлял его на утверждение?

— Наш институт.

— Значит, вы талантливо ввели в заблуждение Совет Министров? Вам поверили, а вы подвели, — заключил Прокофьев и объявил перерыв.

Воскобойников сделал было попытку остаться с ним один на один, но маневр не удался.

Прокофьев сослался на какой-то сверхсрочный и сверхважный разговор по телефону и попросил оставить его одного. Пришлось выйти в коридор.

На Воскобойникова не только не набросились всей оравой, как того можно было ожидать, к нему даже никто не подошел. Ни по делу, ни без дела. Он стоял в одиночестве, прислонившись к стене, и курил папиросу за папиросой, полагая, что сохраняет независимый вид. Изредка бросал он косые взгляды на тех, кто представлял оппозицию, и довольные физиономии их возбуждали в нем глухую ярость. Особенно противно было лицезреть Рудаева, с торжествующим видом расхаживавшего по коридору. «Ничего, это не последняя инстанция, — метался в мыслях Воскобойников, — есть еще Центральный Комитет партии. Там никого не погладят по головке за срыв сроков строительства. Там…» Но поразмыслил хладнокровно и пришел к выводу, что в сложившейся обстановке лучше туда не жаловаться, скорее надо опасаться, чтобы сами не вызвали. Бросил испепеляющий взгляд на проходившего мимо Збандута. «Вот старый авантюрист. Чует же, что ничего не добьется, но сконцентрировал на себе внимание, нарядившись в тогу прогрессиста. Шел бы обычными путями — захлебнулся бы в потоке бумаг и череде совещаний. А тем временем главный корпус цеха закончили бы — и дискуссии конец. Ничего, будут продолжать строить как миленькие, — убеждал он себя. — Но в грязи выкупают. Эту свору только спусти с цепи. Разорвут в клочья».

В тот момент, когда он представил себе, какие страсти разгорятся после перерыва, референт объявил, что Прокофьева вызвали в президиум ЦК КПСС и совещание откладывается до завтра.

Они возвратились в гостиницу втроем — Збандут, Рудаев и Штрах. Хотелось есть, но принялись анализировать ситуацию и о еде забыли.

— Ушел Прокофьев от решения. Ловко ушел, не придерешься, — сказал Штрах.

Рудаева эта фраза насторожила.

— Вы полагаете, что это не совпадение, а уловка?

— Во всяком случае, оттяжка нам не на пользу, — < вмешался Збандут. — Мы не знаем всех подводных течений, которые могут нам встретиться, всех рифов, на которые можем натолкнуться. Разве предугадаешь, какие силы мобилизует Воскобойников? Против нас и сроки строительства, и удорожание его.

Он лениво прохаживался из одной комнаты в другую, разглядывая незадачливые картины на стенах. Тревога, которая разъедала ему душу, никак не проявлялась внешне. Само спокойствие. Развалился в просторном мягком кресле Штрах. А Рудаев как присел на краешек стула, так и сидел, словно с минуты на минуту собирался уйти.

— Вам что? Вам подай хороший цех — и хоть трава не расти, — вдался в рассуждения Штрах. — А представляете, каково мне? Весь институт фактически нужно сажать за рабочие чертежи. А на моем горбу еще крупнейшая домна. Для вас же. И вторая очередь, аглофабрики, самой большой в Европе, на двенадцать лент, да каких! Тоже для вас, кстати. И еще домна для Кривого Рога, и новый стан для Азовстали, и реконструкция чуть не всех аглофабрик страны. Что прикажете отодвинуть? А в общем… Нет, тут одним выговором не пахнет. Пачка.

— И много вы их набрали? — беззаботно осведомился Збандут.

— У-у! Явный перебор. Я даже журнал завел входящих и исходящих. Случается, кое-какие снимают. Нет, куда лучше быть эксплуатационником.

— Еще бы! Райская жизнь!.. — не сдержался от иронической реплики Збандут. — Все требуют вразнобой и все учат невпопад. А инстанций сколько, которым надо подчиняться! А инструкторов и контролеров всех мастей и оттенков! А пожарная охрана чего стоит! Вы думаете, пожарная охрана мало крови пьет? Да я пожарников боюсь больше всего на свете. У меня на них даже условный рефлекс появился — потеть начинаю. Черт знает что! В Совете Министров сухой сижу, а войдет пожарник — и сразу потек.

— Дипломатом быть нужно, — поучающе заметил Рудаев. — Когда директорствовал Даниленко…

— Самый искушенный в дипломатии у нас Рудаев, — не преминул поддеть и его Збандут. — За три месяца два раза с одного и того же завода выставляли.

Реплика рассмешила Рудаева, он отхохотался и только собрался заговорить снова, как дверь приоткрылась, и на пороге появился Даниленко.

— О-о, Николай Александрович, — не особенно дружелюбно протянул Збандут. — А вы легки на помине…

— Перемалывали косточки, ругали…

— Прикидывали, в какой тихой заводи отсиживаетесь.

Даниленко недоверчиво улыбнулся, сказал сокрушенно:

— Эх, жаль опоздал к началу. Но, кажется, не опоздал к концу.

— Как ни старались…

Ему рассказали о ходе совещания.

— Что ж, пока все идет закономерно, — удовлетворенно отметил Даниленко. — Одержите победу — пресса сделает из вас героев. Завидую я сталеварам, горновым и директорам, — сказал шутливо. — О них пишут, их хвалят. Ни одной хорошей статьи не видел о секретаре обкома.

— Зато у вас дурная привилегия — о вас и плохо не пишут, — ввернул Збандут.

— Я знаете, о чем думаю? — с грустью в голосе произнес Штрах. — Вот сдадим мы сейчас как лучшие друзья, сплоченные одной целью, и, кажется, нас водой не разольешь. А разъедемся… Я, конечно, зашьюсь с проектированием, и, когда начнут искать виновного, все вы будете показывать на меня пальцами — распни его. Воображаю, какой заголовок для своей статьи придумает тогда товарищ Лагутина! У нее есть такой дар. «Повторение ошибки — это преступление». Здорово! Громко, емко! Хочешь не хочешь — прочитаешь.

— Это не ее заголовок. Рудаевский, — уточнил Даниленко. Наткнувшись на удивленный взгляд Штраха, достал из туго набитого портфеля телеграмму Рудаева.

Штрах прочитал телеграмму, вздохнул.

— Тем хуже для меня, если и у него публицистический дар. Иное название больше целой статьи стоит. А в данном случае и название и статья — гром.

— Погром, — поправил его Рудаев. — Крепче, чем тогда по Гребенщикову.

— Этому вепрю ни гром, ни погром не страшны, — Даниленко стрельнул быстрым взглядом в Збандута. — Кое-кто даже поставить его главным инженером замыслил.

— Гребенщикова?! — У Рудаева даже голос перехватило от одной мысли, что, чего доброго, снова придется работать под его началом. Этот церемониться с ним не будет.

Збандут молчал. У него и в самом деле были соображения на этот счет. Гребенщиков — человек с широким техническим кругозором, с солидным багажом знаний. Да, груб, да, часто бывает несправедлив. Но не оттого ли в нем столько яда, что используется он ниже своих возможностей? А вот нагрузи его работой по плечу, удовлетвори органическую потребность проявить себя на другом поприще, более широком, более соответствующем его размаху — и все шипы на нем сотрутся. От рабочих он волей-неволей отойдет, а инженеры — те за себя постоят. К тому же Гребенщиков, пожалуй, не захочет слишком резко контрастировать с ним, Збандутом, у которого другая школа управления. И по специальностям тогда руководители завода составят полноценный комплекс. Директор — доменщик, главный инженер — сталеплавильщик, заместитель главного — прокатчик. Классическое распределение, лучше не придумаешь. Но пока еще рано на этом настаивать.