Анатолий Злобин - Дом среди сосен

Еще ниже, на третьей площадке, стояли офицер связи, прибывший с Игорем Владимировичем, и командиры рот и взводов. Там шел свой разговор.

— К вам сколько почта идет? — допытывался Борис Комягин.

— Дня три-четыре.

— А к нам шесть. Смотрите, ребята, — Комягин расстегнул шинель, достал фотокарточку и протянул ее офицеру связи. На фотокарточке была изображена тонкая девушка в открытом сарафане. Она стояла у фонтана и улыбалась.

— Ого! Хороша, — сказал офицер связи.

Обушенко взял фотокарточку и подтвердил:

— Фигура — высший класс.

Комягин скромно улыбался.

— Кто это — невеста? — спросил Войновский.

— Девушка, не получающая писем с фронта. — Комягин произнес это гордо и с выражением.

— Хм... — Обушенко скривил рот. — А это она? Может, у подруги в долг взяла?

— Я думал — невеста... — Войновский был разочарован.

— Дай, — Комягин надменно усмехнулся и спрятал фотокарточку.

— Перекурим это дело, — сказал офицер связи. — Нам вчера любительский выдали...

Офицеры начали свертывать цигарки, поочередно забирая табак из пачки офицера связи.

— Идея, — сказал Обушенко. — Давайте напишем.

— Смотря куда.

— Неудобно как-то писать незнакомому человеку. Лучше написать знакомой девушке. — Войновский смотрел, как курят офицеры: он не курил.

— Война все спишет.

— Пишите в Ростов, ребята, — сказал Комягин. — В Ростове мировые девчата, я там до войны у сестры был. Пальчики оближешь.

— В Ростове немец побывал...

— Тогда в Иркутск, — сказал Войновский. — Только неудобно как-то.

— Иркутск отпадает. Долго ответа ждать.

— Надо в Горький, ребята, — сказал офицер связи. — Мой родной город. Выйдешь на Откос, кругом — одни волжанки. Пишите туда. А после войны поедем к ним загорать на Мочалку.

— Горький — это дело. Близко, удобно.

— Адресуйте прямо на дом связи. Девушке, не получающей писем с фронта. Или на пединститут, студенточкам.

В самом низу, у оснований маяка на бетонном кубе стояли двое: невысокий пожилой солдат с кривыми ногами, коновод командующего армией, и ефрейтор Шестаков.

— Нет, — говорил Шестаков, — к нам на машине не проедешь: кругом болота. Только на лошадях и добираться.

— Далеко забрались. На самый передний край, — сказал коновод командующего. — Тут, наверное, и немцы недалеко.

— Лошади, я смотрю, у вас добрые. На таких лошадях куда хочешь добраться можно.

— Были когда-то скакуны, а теперь ездить некому. На броню поставлены.

— Значит, порода, если забронировали...

— С Карачаровского донского завода. Племенные.

Лошади тесно стояли у коновязи и ели овес из кормушек. От сарая бежал к маяку Ганс. Шестаков увидел его и засвистел, вытягивая губы. Ганс пробежал по камням, прыгнул на бетонный куб, к ногам Шестакова.

— Гансик, Гансик... У нас Фриц был, да погиб по глупости. Теперь Ганса завели. Покажи-ка, Ганс, нашему гостю, как Гитлер умирает.

Ганс послушно повалился на бок, положил голову на одно ухо. Потом смешно завалился на спину, поднял скрюченные лапы, высунул длинный язык и закрыл глаза. Коновод смотрел на Ганса и радостно смеялся.

— Сам с ним занимался, — сказал Шестаков. — Отдыхай, Гансик.

Ганс сел на задние лапы и посмотрел на Шестакова.

Над озером прокатился глухой протяжный звук разрыва. Коновод встревоженно оглянулся по сторонам.

— Это старшина наш, — сказал Шестаков. — Рыбу глушит для вашего командира.

— У нас в штабе есть любители, — сказал коновод. — На охоту ходят.

— Штаб армии, — с уважением произнес Шестаков. — Как вас по батюшке? Василий Тимофеевич? Будем, значит, знакомство поддерживать. Очень приятно. А я Федор Иванович Шестаков. Вы кем, Василий Тимофеевич, на гражданке были?

— Жокеем на том же заводе служил. Я сам их с Дона и вывозил под огнем. Всех лошадей спас.

— Хорошая у вас работа. Полезная. И в армии, значит, по своей специальности определились. Это хорошо. А я вот на гражданке мастером был, бригадиром то есть, ставили дома. По колхозам клубы строили, фермы. А в армии по специальности не попал. Я и в лошадях понимаю, и шить умею. А по специальности вот не устроился, в пехоте служу, у нашего лейтенанта в ординарцах. В штаб хотел, да письменных способностей нет, почерком не обладаю.

Коновод ничего не ответил и посмотрел наверх. С верхней площадки, крутясь в воздухе, пролетела коробка из-под папирос. Коновод смотрел, как летит коробка. Она упала неподалеку и раскрылась.

Ганс подошел к Шестакову, лизнул сапог.

— Ты иди к себе, Ганс. Иди, тебе говорят! — Шестаков несильно толкнул пса, тот заскулил и побежал, прыгая по камням. — Иди, иди, не мешай. У меня серьезный разговор. Закурите моего, Василий Тимофеевич. — Шестаков вытащил кисет и протянул его коноводу. — Махорка. Наша, солдатская.

— Пожалуй, — сказал коновод. — А то в штабе все время легкий табак выдают. Никакой крепости, одно баловство.

— Газетку, пожалуйста. Свежая, вчера читал. Я, Василий Тимофеевич, человек родственный. Собака, она что? Она все понимает, а сказать ничего не может. Человеку нужен человек. Вот вы, Василий Тимофеевич, мне сильно нравитесь. Имею к вам доверие. Потому обращаюсь к вам. Возьмите меня к себе, Василий Тимофеевич.

— Это дело непростое.

— Очень мне хочется по специальности. Я и в лошадях понимаю, и шить могу, особенно верхнее, и плотник на все руки. С первой войны георгиевский кавалер. И современные ордена есть. Я воин хороший, от немцев не прятался. Про меня в газетах писали. И перед дочками мне не стыдно. Три дочки у меня. Я на двух войнах воевал. Вот вы рассказывали: тоже под огнем были. Мы с вами жизнь познали, теперь можно и в штабе посидеть. Пусть теперь молодые в атаку побегают.

— Я с Евгением Петровичем поговорю, адъютантом. Он всеми нами ведает. У меня восемь лошадей. Мне помощник нужен.

— Вот это мужской разговор. Договорились, значит? Запомните, Василий Тимофеевич: ефрейтор второй роты первого батальона Шестаков Федор Иванович. У нас в батальоне еще один Шестаков есть, но тот Терентий, а я Федор. И вызов шлите прямо на моего командира.

— Вы бы на бумажке написали, Федор Иванович. Как бы не забыть.

По лестнице спускался высокий круглолицый лейтенант. Он прыгнул через ступеньку на бетон и сказал:

— Пора, Шестаков. Наше время.

— Я напишу, Василий Тимофеевич, напишу. — Шаря в карманах, Шестаков встревоженно повернулся к Войновскому и пояснил: — Земляка встретил. Адресок надо записать. Карандашик где-то был. У вас нет карандашика, Василий Тимофеевич?

Коновод помотал головой.

— За мной, Шестаков. Потом напишете.

Шестаков с потерянным видом побрел за Войновским, то и дело оглядываясь на коновода.

Войновский построил патруль и повел солдат к берегу.