Анатолий Злобин - Дом среди сосен

Я молча смотрел на Анну и ждал, когда она скажет, что ей холодно, и тогда я дам ей свой пиджак и обниму ее. Анна молчала и все еще загадочно улыбалась.

— Какой теплый вечер, — сказала она и, резко оттолкнувшись всем телом от сосны, пошла вперед. Я молча шагал за ней, она не оборачивалась и ничего не говорила. Огибая кусты, мы вышли к прибрежной стороне дюн, откуда были видны костры. Я хотел окликнуть ее, но она круто свернула и снова углубилась в сосны. Нам часто попадались парочки, прижавшиеся к соснам, Анна обходила их, и наш путь получался сложным и извилистым.

Стало совсем темно, костров не было видно, и я боялся, что потеряю Анну — ее платье то и дело сливалось с темнотой. Она быстро шла вперед, и я просто не представлял себе, где мы находимся, пока вдруг не услышал, как скрипнула калитка. Я узнал наш сад. Анна быстро шла по дорожке. Я догнал ее и взял за руку. Она сжала мои пальцы, ускорила шаги и неожиданно повернула в сторону от террасы к заднему крыльцу. Это было так неожиданно, что у меня перехватило дыхание. Она неслышно поднялась на крыльцо и повернулась ко мне, приложив палец к моим губам. Мы быстро прошли по темному коридору, и она первой вошла в мою комнату. Я задел плечом за косяк, и что-то деревянное шлепнулось на пол.

Анна пропустила меня в дверь, и я услышал, как негромко повернулся ключ. Она стояла у двери, прижавшись к ней спиной и затылком, как там, у сосны, и улыбалась. Я подошел к ней и сжал ладонями ее запрокинутое лицо. Губы ее были мягкие и сухие, а зубы гладкие и совсем холодные.

У самого моего уха послышался резкий стук. Мы замерли. Стук в дверь повторился.

— Можно к вам? — спросил Борис Иванович. Не дожидаясь ответа, он дернул дверь, но она была заперта.

Анна закрыла мой рот ладонью. Рука ее чуть дрожала и пахла морем.

— Я ждал вас, — сказал Борис Иванович за дверью, — и слышал, как вы прошли. Разве вы уже легли?

Анна убрала руку и отодвинулась от меня.

— Сейчас, — сказал я. — Одну минуту.

— Не закрывай окно, — быстро шепнула Анна, касаясь губами моей щеки. — Я приду к тебе. Не будь с ним долго.

Ее длинное тело изогнулось в квадрате окна и неслышно исчезло в темноте. Я зажег спичку и открыл дверь.

— Что-то случилось с лампочкой, — сказал я, чтобы сказать что-нибудь.

Борис Иванович пошарил по стене и повернул выключатель.

— Все в порядке, — сказал он, глядя на лампочку.

Только теперь я заметил, какой у него усталый, надломленный голос.

— Я уезжаю, — сказал он без всякого выражения, садясь на мою постель.

— Счастливого пути, — сказал я; стоило из-за такого пустяка вламываться в мою комнату.

Подбородок Бориса Ивановича мелко задрожал. Он едва не плакал. Этого только не хватало мне сейчас.

— Что с вами? — спросил я.

— Проклятый дом, — сказал он, стукнув кулаком по одеялу. — Сумасшедший дом, где только гогочут, пляшут и влюбляются. Нормальный человек не может существовать в таком сумасшедшем доме, где никто ничего не делает.

Я услышал, как на террасе заиграло радио, и подумал, что это может задержать Анну.

— Вот полюбуйтесь, — Борис Иванович усмехнулся. — Опять они начинают свою вакханалию.

— Аника, где ты? — прокричал мужской голос. Кто-то вышел в сад и звал Анну. Значит, ее не было там, на террасе.

Голос еще раз позвал Анну. Потом хлопнула дверь, и музыка на террасе стала глуше. Я подошел к окну и сел на подоконник.

— Почему же? — сказал я. — По-моему, мы живем в очень милом доме. Мне казалось, что вам здесь тоже нравится. Не так ли? — я чувствовал, что говорю что-то ужасное, но я ничего не мог с собой поделать.

Он виновато заулыбался и сразу постарел. Густые тени от лампочки лежали на его постаревшем лице.

— Да, да, вы правы, — бормотал он. — Нечего было хорохориться и надеяться. Ни к чему сваливать свои беды на других, вы правы. Виноват прежде всего я сам, — кулак его разжался, и рука свесилась к полу.

Я услышал под окном в кустах хрупкий шорох и громко сказал:

— Не горюйте, Борис Иванович. Вы прекрасно провели отпуск, поправились, загорели. Время прошло очень весело. Я рад, что познакомился с вами. — Мне было ужасно жаль его, но в эту минуту я просто ничего не мог поделать с собой.

— Да, да, до свидания, — виновато говорил Борис Иванович. Он с трудом поднялся и вышел, не сразу найдя ручку двери. Я подошел к двери и закрыл ее на ключ.

— Спокойной ночи, Борис Иванович, — громко сказал я в окно и потушил свет.

...Анна стала приходить ко мне каждый вечер и оставалась у меня до тех пор, пока стволы сосен, которые мы могли видеть из окна, не начинали проступать в предрассветном полумраке. Анна смотрела на сосны и говорила: «Пора».

Борис Иванович в самом деле решил уехать. Я зашел к нему, чтобы проводить его. Он кончил укладывать чемоданы.

— Вы только подумайте, — возбужденно говорил он, — ходил взвешиваться на медицинский пляж. Прибавил четыре с половиной кило. А ведь вышел из больницы худой как щепка. Я просто не поверил, встал на другие весы — плюс четыре с половиной. — Он был в удивительно хорошем настроении. Укладывая в чемодан белье, он беспричинно улыбался и без умолку болтал. — Как удачно удалось достать билет на самолет. Максимум через сутки я буду дома. А высплюсь в самолете: я уже научился спать в воздухе.

Меня бесило его самодовольство, и я не мог удержаться, чтобы не высказать всего, что я о нем думаю.

— Как видно, вам недолго пришлось блуждать в трех соснах?

Борис Иванович усмехнулся и пожал плечами.

— Послушайте меня, молодой человек, — так говорил он. — Послушайте старого волка. Вы скажете мне, что я циник, но все равно — слушайте. Когда у мужчины есть верная пристань, куда он в любую минуту может вернуться и причалить, никакие сосны ему не страшны — ни три, ни десять, ни дремучий лес.

Я промолчал. Затянувшееся прощанье прервал гудок машины, которая должна была отвезти его к самолету. Я помог ему донести вещи до такси, и мы расстались, не обменявшись даже адресами.

Борис Иванович уехал, Лилия погрустила один вечер, а назавтра была по-прежнему красива и весела. Комнату Бориса Ивановича занял тихий сморщенный старичок в узорчатой китайской пижаме. Он тихо сидел за столом, потом, всегда с книгой в руках, шел на море и сидел там на песке, не снимая пижамы. Никто ни разу не видел его не в пижаме. По вечерам он тихо сидел в своей комнате или в саду. Его так и прозвали в нашем доме — «старик в пижаме».

Я по-прежнему проводил день на море, после обеда занимался своими нефтяными скважинами и с нетерпением ждал того часа, когда сосны в саду растворятся в вечерней темноте и Анна придет ко мне.

Как-то утром я не увидел за столом Эрика. На его месте сидел высокий круглолицый блондин в спортивной куртке. Я посмотрел еще и обнаружил, что нет Марты — она тоже уехала.