Антонина Коптяева - Товарищ Анна

«Подумаешь, какие щекотливые создания! Чуть что, они начинают бесноваться и корчиться от каждого слова. Им можно ревновать, нам — нельзя! Нам и любить воспрещается. Ненавижу!» — судорожно вздохнув, подумала Валентина, и глаза её и улыбка заблестели ещё ярче.

Так Валентина и Ветлугин прошли по прииску, миновали сумрачные вышки — копры шахт — и пошли прямо по траве, высушенной утренними заморозками. Теперь, когда их никто не мог видеть, лицо Валентины тоже стало серьёзным. Она совсем перестала смотреть на своего спутника. С ним просто было удобно итти, опираясь на его сильную руку, глядя на носки своих закрытых туфель, осторожно приминавших сухо шелестевшую траву. Итти и думать о своём, совсем от него утаённом.

— Вот, я давно хотел передать вам, — неожиданно сказал Ветлугин, краснея и смущаясь, как девочка. — Вот это... ваша косынка.

— Моя косынка? — спросила Валентина, удивлённая. — Ах, да... я потеряла её тогда, когда мы... ездили на Звёздный. — Она схватила косынку и, рассматривая её, сказала: — Сколько же времени она пролежала там... в лесу?.. — Глаза Валентины затуманились: как хорошо всё было тогда!

Она опустила голову и долго шла молча.

— Как странно, как страшно всё меняется! — сказала она вслух в забытьи.

— Посмотрите, Валентина Ивановна! — сказал Ветлугин, останавливаясь.

Валентина вздрогнула и осмотрелась, но ничего не увидела, кроме того, что они стояли на берегу речонки, блестевшей внизу, в глубоко пробитом ею каменном ложе. По берегу, как и везде, покачивалась высохшая трава, рыжел мошок и краснели прутья кустарника. Валентина села, спустила ноги с обрыва. Вид омута, темневшего под крутой излучиной берега, притягивал её. Она потрогала косынку в кармане. Тогда она совсем не заметила, где потеряла её: на дороге или там, где они с Андреем пили воду. Неважно это... главное было в самой возможности этой поездки, в счастливой жизнерадостности, которая переполняла тогда её, Валентину.

— Вы знаете, — тихо заговорила Валентина, — однажды я видела в таком вот омуте большую рыбу. Это было так странно, когда она проплывала внизу, — вода казалась прозрачной и лёгкой. Дайте мне что-нибудь, я брошу туда.

— У меня нет ничего, — сказал Ветлугин, ощупывая карманы, и пошутил хмуро: — Я мог бы спрыгнуть сам, чтобы доставить вам развлечение.

— Нет, не надо, — сказала Валентина, не сомневаясь, что он и в самом деле может спрыгнуть, и отодвинулась от края. — Что вы мне показывали давеча?

Ветлугин протянул руку над береговой поляной.

— Что? — переспросила Валентина с недоумением.

— Трава, — произнес он значительно и сел рядом. — Посмотрите, что делается с травой.

Валентина совсем отвернулась от реки, напряжённо-внимательным взглядом окинула берег. Лёгкий ветер колебал перед ней целый лес сухих травяных кустов, блекло-жёлтых, серебристых, коричнево-бурых, солнце холодно, ярко освещало их до самых корней. Валентина смотрела, не понимая, почти раздосадованная, пока новая красота не открылась её рассеянному сознанию: эти сухие травы покачивали головками, венчиками, прозрачными зонтиками, метёлками, колосьями, и каждый венчик, каждая метёлка поднимали над землёй полные пригоршни созревших семян. Мудрой и прекрасной казалась каждая травинка, щедро рассевавшая их на ветру. Вся поляна, осыпанная с краю серой крупой отцветшего курослепа, справляла праздник осеннего плодородия. С лёгкой улыбкой на полуоткрытых губах Валентина взглянула на Ветлугина.

«Я поняла, — сказала ему эта улыбка. — Но, — продолжали чуть сдвинутые её брови, — меня это совсем не трогает».

— Пожалуйста... — сказала Валентина вслух, — пожалуйста, поднимемся на эту гору.

Она первая встала и сначала тихо, потом всё быстрее пошла через колеблемые в осеннем цветении травы, через молодой лиственничный лесок, пустой и светлый на жёлтой от осыпавшейся хвои земле.

— Вы испортите на камнях туфли! — крикнул Ветлугин, догоняя Валентину у каменной россыпи.

— Подумаешь, важность какая!

— Хотите: я на руках унесу вас наверх?

— Вы всюду готовы жертвовать собой, — насмешливо упрекнула Валентина.

— Вы думаете, это трудно?

— Конечно, трудно. А главное — совсем не нужно. Вот если я упаду и сломаю ногу, тогда я сама попрошусь к вам на руки.

Они поднимались по каменистому склону, поросшему редкими кустами кедрового стланца. Справа открывалась перед ними долина прииска, слева, из-за волнистого косогора, росли им навстречу вершины других, неведомых хребтов.

— Выше! Ещё выше! — звала Валентина, задыхаясь от быстрого подъёма.

Неожиданно за горой с левой стороны раздалось два выстрела. Валентина не успела ничего сказать, как пара диких коз выскочила из-за каменного развала. Серо-жёлтые, белесоватые, как осенние травы, они замерли на миг, обратив к людям узкие на высоких шеях мордочки... Блестели пугливо их чёрные яркие глаза, вздрагивали большие уши. Прыжок... полёт... Тонкие ноги, как стальные пружины, еле коснулись земли — и снова прыжок. Только замигали белые пуховки задов.

— Бежим! Посмотрим! — крикнула Валентина и рванулась туда, где прогремели выстрелы.

Ветлугин бежал чуть в стороне, боясь налететь на неё.

В зарослях багульника, в узкой, ещё зелёной лощине, стоял Андрей. В нескольких шагах от него билась подстреленная коза. Она порывалась встать, выгибая шею, вся, дрожала, взрывая землю тонкими, точёными ножками. Кровь хлестала из её раны, пятнала густую светлую шерсть и тут же скатывалась на примятую траву, и трава багровела, прижимаясь к земле от тяжести.

Немного не добежав, Валентина поскользнулась и остановилась, подхваченная Ветлугиным. Андрей обернулся, взглянул на них. Суровое лицо его ещё более посуровело. Он молча кивнул им, осторожно шагнул и наступил сапогом на запрокинутую шею козы. Тихий, почти человеческий стон замер в воздухе, напоенном терпким запахом осени.

Валентина подошла к умирающему животному. Взгляд его налитых слезами широко открытых глаз был ужасен своим осмысленным страданием.

— Как вам не стыдно?! — проговорила Валентина и с гневом, даже с отвращением поглядела на Андрея. — Как вам не жаль!

— Не подходите близко, — нахмурясь, сказал Андрей. — Она ещё может ударить и перебить вам ноги. Я выслеживал их с самого рассвета, — добавил он, обращаясь к Ветлугину.

— И вам не жаль? — повторил тот слова Валентины, страдая больше от жалости к ней самой.

— Жаль, жаль! — угрюмо буркнул Андрей, — Если бы была эта «жаль», тогда и охоты бы не было!..

— Пойдёмте, я не хочу больше смотреть на это! — крикнула Валентина Ветлугину, истолковывая по-своему ответ Андрея, резко отвернулась и, не оглядываясь, пошла прочь.