Николай Асанов - Электрический остров

Навстречу по границе поля к ним шел Мерефин. Горбоносое цыганское лицо его, освещенное солнцем, казалось совсем черным. Но на этот раз он не улы­бался.

— Приехали? А мы уже давно ждем.

Он повернулся и зашагал к работавшему трактору. Кабель змеей извивался по полю, сматываясь на укрепленный вверху машины барабан по мере прибли­жения трактора к неподвижному трансформатору, сто­явшему на границе поля под высоковольтной линией. Рядом с трактористом в кабине сидел какой-то чело­век в светлом коверкотовом пальто.

— Разве испытания еще не закончились? — поинте­ресовалась Марина. — Кто сидит в кабине?

— Тише, это Далматов! — строго сказал Мерефин. Орленов, узнав секретаря обкома, пошел напря­мик через поле к трактору.

Трактор остановился, и Далматов спрыгнул с высо­кой подножки. Он был один. Далеко на меже чернела легковая машина. Далматов стоял, поджидая Орленова, щурясь на яркое солнце.

— Поздновато же вы собрались на испытания! — сказал он, хмуро глядя на Орленова.

— Вы ведь тоже опоздали, товарищ Далматов! — с сердцем ответил Орленов.

Секретарь покачал головой, испытующе вгляды­ваясь в темное лицо Орленова.

— Вон вы какой, оказывается? — удивленно про­тянул он.

— Какой же?

— Сердитый. Ну, а как здоровье?

— Как видите, хожу. Улыбышев меня, наверно, уже похоронил, а я всё еще живу.

— За жену сердитесь? — с ноткой недоверия спро­сил Далматов.

— Нет, за плохую машину.

Мерефин и Марина остановились поодаль, де­лая вид, будто интересуются кабелем. Далматов спросил:

— Кто с Мерефиным?

— Конструктор по приборам, Чередниченко. Тут,— он ткнул пальцем на кабину трактора, — стоит ее пре­дохранитель и наш совместный прибор для управле­ния трансформаторами на расстоянии.

— А! Видел, видел. Ну что же, позовите их, займемся сами, если уж опоздали на общие испыта­ния.

Марина подошла с таким видом, будто решила во что бы то ни стало противоречить секретарю обкома, если только тот в чем-нибудь не согласится с Орленовым. Далматов с интересом посмотрел на нее и ска­зал Орленову вполголоса:

— Да, это не Пустошка! Вам бы хоть с десяток таких солдат, и никакой Улыбышев вас не побе­дил бы.

— А разве он уже победил?

— Думаю, что да. Пока я был в Москве, он полу­чил все необходимые документы.

— Документы можно и опротестовать! — резко сказал Орленов.

Далматов с удивлением подумал, что никогда еще и никто не осмеливался говорить с ним в таком тоне. Что это значит? Отсутствие ли такта у молодого чело­века или ощущение правоты? Потом он подумал о том, что Орленов прошел всю войну, бывал в таких пере­делках, когда правда могла спасти тысячи людей, хотя и грозила ему самому смертью, а ложь могла бы выручить его, но грозила смертью тысячам, — так бы­вало часто у разведчиков. Вспомнил он и о том, как учила партия таких вот молодых людей высокой правде поведения во всех случаях жизни, хотя и не все молодые люди сумели стать принципиальными. Но вот Орленов стал прямым и справедливым, и вот эта молодая девушка с таким бледным лицом, как будто она уже приготовилась отвечать вместе с Орленовым за каждое свое слово, тоже стала прямой и справед­ливой, и ему, секретарю обкома, отнюдь не зазорно выслушать их, если даже они не умеют выбирать дипломатические выражения, как умеют делать это Улыбышев и Райчилин. Далматов, сразу посуровев, сказал:

— Ну, выкладывайте!

Марина сунула в руки Орленову папку, в которой предусмотрительно собрала все документы: возраже­ния Пустошки, заметки Маркова, докладную Орле­нова, которую тот столько дней сочинял на своей больничной койке.

Мерефин, увидев, как Орленов перебирает бумаги, не зная, с чего начать, вытащил из кармана пачку каких-то бумажек и тоже сунул их ему.

— Начинайте с наших жалоб, пусть и наше лыко станет в строку! — с усмешкой сказал он.

— Что это? — спросил Далматов.

— Акты. Где сколько было простоев, куда вызы­вали дизельные тракторы для запашки огрехов, сколько стоили силовые линии, во что обошлась пере­таска новых машин с участка на участок, какие земли пахали, а какие взять не могли. Я их для комиссии приготовил, да Улыбышев отказался взять. Может, те­перь пригодятся?

Марина огорчилась, что Далматов взял сначала эти затрепанные бумажки со следами масленых паль­цев, исписанные карандашом, в иных местах расплыв­шимся от дождя. Но Орленов молчал. Он понимал, что эти бумаги не менее важны, чем те, что со­брали они.

Ветер шевелил листы, которые просматривал Дал­матов. Трактор медленно уползал дальше, к трансфор­матору, там он пошел по краю поля с поднятыми плу­гами и начал пахать по противоположной стороне. Все было тихо, ярко светило осеннее солнце. А секре­тарь обкома морщился, хмурился, будто слышал досадливые голоса бригадиров и трактористов, их забо­ристые слова, которые нечаянно срывались со страниц замусоленных бумажек. Просмотрев акты, он сунул их в карман, принужденно пошутив:

— Одно достоинство у этого трактора есть во вся­ком случае. Час сидел рядом с трактористом в кабине, а пальто и руки чистые. Не понимаю, кто же акты измазал?

— Не электрики составляли, дизельники, — серьез­но ответил Мерефйн.

— Дальше!— сказал Далматов.

Тут же, на поле, он просмотрел всю папку обвини­тельных документов, собранных Орленовым. И лицо его все больше и больше хмурилось. Ни слова не ска­зав по поводу этих бумаг, он вернул папку Орленову и пошел к трактору. Орленов последовал за ним, Марина и Михаил Матвеевич невольно отстали.

— Почему он молчит? — тревожно спросила Ма­рина.

— Думает…

Возле трактора Далматов сухо спросил:

— Какой порядок испытаний предлагаете?

— На скорость вспашки, на глубину, на манев­ренность,— ответил Орленов. — Кроме того, я бы выяснил, почему остановились другие тракторы.

— Ясно — почему, — вмешался тракторист,— за­пасных частей нет, на соплях ездим…

— Приступайте! — все так же сухо сказал Дал­матов.

— Но испытание по нашей программе — долгое дело, — попытался возразить Орленов. Теперь он чув­ствовал себя неловко, как будто крал чужое время.— Может быть, мы одни все сделаем?

— Ну да, конечно, — совсем уже сварливо ответил Далматов. — А потом придет ко мне Улыбышев и ска­жет, что вы все подтасовали. Вы же о нем так сказали? Предлагаю начинать. Назначаю себя председа­телем новой комиссии… Чтобы вы не очень горди­лись,— иронически добавил он.

И они начали.

3

— Боюсь, Андрей Игнатьевич, что кота за хвост ловить уже поздно!— сказал Горностаев, останавли­ваясь на пороге лаборатории.

Орленов только что позвонил ему о своем возвра­щении, и секретарь парторганизации поторопился прийти. Он внимательно вглядывался в лицо Орле­нова, улавливал в нем изменения, но не мог сообра­зить сразу, в чем они заключаются.