Лев Экономов - Перехватчики

— А что, раз он мне нравится! Никогда нельзя упускать того, что можно удержать.

Так ее учила какая-то подружка Беллочка.

Для меня все-таки оставалось загадкой: как мог ей понравиться именно Мишка? Тюленистый с виду парень с белесыми глазами. Неужели эта недалекая девушка сумела увидеть в Шатунове то, чего не замечали более серьезные женщины?

Пока Шатунов был на аэродроме, Жанна даже перенесла в новую комнату свои вещи. А вечером выяснилось, что эта комната сначала предназначалась технику с ребенком. Шатунов сгреб вещи жены в охапку и перетащил обратно.

— Мы еще успеем, — сказал он. — А технику нужнее.

Жанна не ожидала этого. Он был всегда таким покладистым — и вдруг! Как видно, она совсем еще не знала своего мужа. А мы-то его знали. Уж если Шатунов сказал «нет», так умрет, а не возьмет слова назад. Это не Лобанов, у которого на неделе было семь пятниц и который мог два раза на день менять решения.

Нет, если бы Жанна получше знала мужа, она не стала бы ему устраивать скандал, потому что это было бесполезно.

— Я не могу жить среди двоих мужчин, — говорила она. — Я должна наконец чувствовать себя дома, а не на вокзале.

Шатунов немного послушал ее, а потом взял с тахты подушку и пришел к нам.

— Пустите?

— Конечно. Места хватит на полу. Матрац есть. Шатунов долго не мог заснуть. Ворочался, вздыхал.

— Не переживай, — сказал я шепотом, чтобы не разбудить Люсю.

— Очень разные мы, — ответил он тоже шепотом и сел. — Колемся.

— Это не беда. Ребенок появится и все углы сгладит. Краем уха я слышал, что Жанна забеременела еще до их женитьбы. Собственно, это-то обстоятельство и заставило Михаила взять ее в жены.

— Никакого у нас ребенка не появится, — он махнул рукой. — Выдумала она.

— Как выдумала?

— А так. Чтобы женить на себе.

Я был огорошен.

— Наверно, ошиблась. Это у них бывает. Разве она могла пойти на такое?

— Да ведь я-то пошел. Я первый поступил подло. И он стал рассказывать, как встретился с Жанной у знакомых Лобанова, как о» и гуляли по ночному городу, он рассказывал ей о далеких мирах, а она слушала с раскрытым ртом. Она впервые встретила человека, который знал об этом, — так она сказала. Потом он пошел провожать ее…

Утром к Жанне пришли подруги и застали обоих в постели.

— Вам надо пожениться, — сказала Михаилу одна из подруг. Это она, оказывается, потом привозила Жанну на отцовской «Волге» в гарнизон.

— Ну вот мы и поженились, — закончил рассказ Шатунов. — Только что толку?

— Ты любишь ее?

— С ней, конечно, весело. Она мертвого растормошит. Всегда смеется, как Чилита.

Михаил снова улегся.

Тихонько скрипнула дверь напротив, послышались шаги, кто-то осторожно постучал к нам.

Михаил приподнял голову. Я набросил на себя пижаму и вышел в коридор. Это была Жанна.

— Позовите, пожалуйста, Мишу, — она придерживала на груди ворот длинного халата. — Мне нужно что-то срочно сказать ему.

Я кивнул, но не успел и шагу сделать, как из-за спины у меня вышел Шатунов. В руках он держал подушку.

Она улыбнулась ему своей обворожительной улыбкой:

— Пойдем.

Они скрылись за дверью своей комнаты.

Я подождал немного и тоже ушел спать.

А утром они как ни в чем не бывало прогуливались по «Невскому проспекту» и о чем-то оживленно разговаривали. Милее пары трудно было сыскать.

— Так почему они не ладят? — повторил вопрос Александрович. — Может, им надо помочь приладиться друг к другу? Я знаю, что это бывает нелегко. Но с характером Шатунова нельзя расстраиваться. Он все в себе держит. А это плохо.

— Вот как! Значит, не очень уж и спокойный этот Шатунов. Просто у него железная выдержка.

— Лучше бы он был вспыльчив, как Лобанов, — вздохнул Александрович. — Кстати, этот, я вижу, опять блистает своим отсутствием.

— Он передавал вам физкультпривет, — добродушно улыбнулся Приходько. — Чувствует себя хорошо, готовится к вылету.

— Так, так, так, — Александрович нахмурил брови, побарабанил по столу. — Ну и чудесно. Вы, Приходько, туда сейчас идете?

— Туда.

— Передавайте ему мой физкультпривет. И скажите, что к полетам я его не допускаю.

Летчики засмеялись. Нет, видно, с этим толстяком шутки плохи.

Лобанов примчался через пять минут.

— Не опоздал?

— На первый раз простим, — Александрович улыбнулся. — Раздевайтесь по пояс.

Едва мы освободились от опеки Александровича, как тотчас же попали под опеку наших инструкторов. Снова начались проверки, как мы знаем оборудование кабины, порядок действия с арматурой и органами управления, которые расположены в кабине.

Истомин заставил меня рассказать, что я буду делать в особых случаях полета, о порядке запуска двигателей в воздухе. Он не покинул моего самолета до тех пор, пока руководитель полетов не отдал приказание выруливать на старт. Мокрушин сжал мою руку, закрыл фонарь и отнял от колес колодки. Стоявшие около самолета механики отбежали в сторону. Отошел и Истомин. Но у меня было такое ощущение, будто он взлетает вместе со мной и, сидя за спиной, зорко следит за каждым движением.

Едва стрелка высотомера показала 15 метров, я переставил кран шасси в убранное положение — мягко стукнули под ногами колеса, теперь можно было перевести самолет в угол набора.

Почему-то вспомнилось случайно оброненное выражение одного из летчиков: «До высоты двести метров жизнь в руках техника, а после — в руках летчика». Если это так, то, значит, я пока еще ничего не смогу сделать, когда обрежут двигатели. Но почему же я тогда так спокоен, почему не испытываю страха?

Ах вот оно что!

Я был уверен в самолете. И эта уверенность росла во мне с каждым мгновением. Удивительно легко и быстро поднимался он благодаря мощным турбинам, для беспокойства совсем не было повода. Мне даже стыдно стало перед самим собой за пришедшие на ум «двести метров».

Первые минуты полета на новой машине отличались какой-то необыкновенной легкостью и стремительностью. Я мог, бы сравнить свое состояние с тем, которое бывает после хорошей русской бани. Каждая клетка тела дышала, в каждой я чувствовал ток крови. И настроение было чудесное, как у именинника. И мне действительно вспомнился один день рождения. Это было очень давно. Я тогда учился только в третьем классе. Отец подарил мне шомполку с длинным «кавказским» стволом. Я считал себя самым счастливым и не расставался с ружьем, даже в школу принес, чем перепугал учителей. Приятели были в восторге и смотрели на меня жадными глазами. Они могли о таком ружье только мечтать. Вот такое же чувство, по-детски чистое, возвышенное чувство, я испытывал и теперь, держа в руках штурвал сверхзвукового истребителя.

Да, за такого коня не пожалеешь и целого царства! Со всех сторон на меня смотрели многочисленные приборы, а с правой стороны выступал вперед радиолокационный прицел — одно из чудес новой, сверхскоростной машины.