Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]

— Oh, here is my puple! [23] — О, вот и мой ученик! — воскликнула Валя.

— Привет! — сказал я улыбаясь.

— Not privet, but good afternoon [24] — Не привет, а добрый день! .

— Нет, привет!

— Вот видите, какие успехи. Стесняется! — пожаловалась сокрушенно Валя. — На улице стесняется! Дома стесняется! Очень он у вас стеснительный!

— Yes! [25] — Да! — брякнул я, ставя сумку на стол.

Отец с Валей рассовывали по всяким щелкам какие-то маленькие бумажки. Я вынул из отрывного календаря и прочел: «О чем ты мечтаешь?», а на обороте — «What are you dreaming about?»

— Что это?

— Научная организация труда, — заметил папа.

— Твои шпаргалки, — пояснила мама.

— Ходи и переводи, — сказала Валя. — Перевел, поверни, нет — глянь и оставь так же… Это еще Светино наследство. И я учила, и вот опять пригодились… Аскольд, раз десять повернешь, заменяй. Я принесла целую коробку — штук пятьсот.

Под общий смех я схватился за голову и, шатаясь, поплелся прочь. Но и в моей комнате Валя успела натыкать этих бумажек во все предметы. Они торчали, как ярлычки, точно все это продавалось, — не жилье, а комиссионный магазин. Даже у бедного Мебиуса во рту белел квадратик. Я выдернул, усмехнувшись, и прочел: «Мне бы хотелось чего-нибудь горяченького, и как можно быстрей». Недурно, Меб! А на обороте — язык вывихнешь!

Валя зашла следом.

— Revolution? — спросил я бодро.

— A little bit of it [26] — Революция? — Немножко. , — сказала Валя. — В гостиной и в туалете то же самое. Но это для твоей самостоятельной работы. А вместе мы займемся другим. Ежедневно у нас будет три урока, по полчаса каждый: чтение текстов, заучивание наизусть отрывков и прослушивание записей, пластинки я тоже принесла.

— А в Лондон на практику мы поедем?

— Практику будешь проходить у Светы, как только я почувствую, что ты раскачался, — сухо сказала Валя.

Еще у Ведьмановых Нэлка раззудила мою душу, и я о том лишь мечтал, чтобы скорее оказаться с Валей наедине и поцеловать ее. И вот мы наедине, а поцелуем и не пахло. Я ждал от Вали хотя бы какого-нибудь ласкового знака или жеста и даже приготовился мягко кивнуть, мол, понимаю, — родители, то да се, — надо быть серьезнее, но и этого не было. Деловито выложив из сумки учебники и пластинки, Валя села на диван и озабоченно сказала:

— Начнем, а то позавчерашний день пролетел впустую.

— Не совсем, — возразил я.

— А что ты запомнил?

— Повторить? — с волнением спросил я.

Она поняла и хмуро бросила:

— Глупости, Эп!.. Пододвигай столик.

— Валь, что-нибудь случилось? — тревожно вырвалось у меня.

— Да нет. а что?

— Так.

— Ничего… Ну, давай с вашего последнего Светиного урока, за который ты получил пару, — шепотом сказала она, но это был шепот не на ту тему, какой жаждал я.

Может, Валя узнала, что я Садовкиной руку целовал? Или что провожал Лену до дому? Или со Светланой Петровной поссорилась? Или наработалась вчера? Или мама походя что-нибудь ляпнула?.. Тогда почему бы не сказать?

Теряясь в догадках и мучаясь непониманием, я придвинул журнальный столик, сел напротив Вали, открыл учебник и, низко наклонив голову, начал читать, но голос мой пересекался, и глаза туманились. Валя закрыла текст рукой и вздохнула:

— Эп, так не пойдет! — Я поднял голову. Увидев мое лицо, Валя медленно свела свои брови шалашиком и тихо спросила: — Ты хочешь поцеловать меня?

— Да, — одним дыханием ответил я.

— Ну, поцелуй.

И склонилась ко мне. Я застыл на миг, потом быстро поцеловал ее и задохнулся. От внезапной легкости у меня выступили слезы. Я вскочил и отошел к столу проморгаться. Чувствуя стыд и радость, я вставил Мёбиусу в рот выпавшую шпаргалку и вернулся, конфузливо улыбаясь.

Валя ласково кивнула.

— Не сердись, Эп! Все в порядке.

Читал я все равно скверно, зато с удовольствием, но Валя разбила меня в пух и прах. Замечания в общем-то сводились к одному: английский текст я читаю по-русски. Для простоты разбора она взяла три ошибки: герундивное окочание — ing, которое у меня звучало как «инг», в то время как надо лишь «и…», а остальное— через нос; звук «th», который я выдавал за чистокровное русское «з»; и, наконец, «i» после согласных, потому что «see» — это не «сы», а «си», причем «с» должно оставаться твердым. Чтобы я тоньше прочувствовал ущерб своего произношения, Валя попросила записать на магнитофон ее и мое чтение отдельных фраз. Сам себя я часто прослушивал и не то, чтобы восторгался своей тарабарщиной, но мне было как-то приятно, что вот я, русский пацан, шпарю по-аглицки, пусть непутево, но уж не до такой степени, чтобы настоящий англичанин не понял, ведь есть у них и заики, и шепелявые, которых они как-то же понимают, но лишь тут, в сравнении, грустно убедился, что я беспросветный варвар…

Вместо получаса первый урок длился полтора часа, да и то нас прервали — позвали есть. Валя навострилась было убежать домой, но папа поймал ее за руку.

— Куда?. Аскольд, в чем дело?

— Не пускать! — сказал я.

— И не подумаю! Валя, ты сегодня наша с Риммой Михайловной гостья! Пусть Оська — недотепа, но мы — люди симпатичные! — заверил отец и повел разулыбавшуюся Валю в гостиную.

— Ты бы вот, симпатичный, бороду сбрил, — ввернула мама, — а то пугаешь людей, как леший.

— А что, плохая борода?.. Валя, она тебе не нравится? Скажи нет и давай ножницы!

— Скажи, скажи, Валюша! — подзадорила мама. — Поймаем его на слове, а то он все увиливает!

Валя повернулась к отцу и, оценивающе оглядев его, авторитетно заключила:

— Зачем же? Прекрасная борода. И она вам, Алексей Владимирович, очень идет. Я даже догадываюсь почему. У вас продолговатый нос, не совсем по лицу, а борода удлиняет лицо, и все становится нормальным.

— Разве? — удивился отец, пощупывая нос и бороду. — Вот не подозревал, что борода мне и теоретически положена. Так что, Римма Михайловна, прошу любить и жаловать!

Мама махнула рукой.

— Да носи ты ее, носи свою метлу, только следи, чтобы она псиной не пахла!

Валя чуть хохотнула, а я нервно поморщился. Меня бы сейчас и Никулин не рассмешил, такая во мне сидела настороженность. Будь я уверен, что весь обед пройдет в веселье и смехе, я бы, может, и расслабился, но, к сожалению, я был уверен в обратном, что родителям не до одних только шуток, когда к сыну пришла не просто девочка и не просто по делу — уж это-то они понимали И мне ужасно хотелось, чтобы они понравились друг другу, поэтому я боялся за них за всех — как бы кто-нибудь ни сказал или сделал чего-то такого, что смутило бы или обидело кого. Особенно я опасался, конечно, за маму. Она любила затевать скользкие разговоры, чтобы прозондировать моих друзей, как будто они были пришельцами из других миров и могли занести в наш якобы стерильный дом неведомую заразу.