Василий Ганибесов - Старатели

— И все-таки от несчастных случаев мы не будем застрахованы.

— Я говорю о механизации работ не только из боязни обвалов.

— Я понимаю, — сказала Свиридова..

Они помолчали. Справа, на электростанции, вспыхнули ночные лампочки. Дорога круто сворачивала в поселок.

— Неужели, Усольцев, вы полагаете, что никто не думает об этом?

— Даже наверное думали.

— И что же?

— Не хватило настойчивости.

— И средств главным образом, — подчеркнула Свиридова, — не забывайте: мы работаем по плану.

— Я видел заявки: в них помпы, лопаты, кайлы и канаты. Механизацией и не пахнет.

— Деньги... деньги, Усольцев, — Свиридова вздохнула.

— Деньги выпросим у Бондаренко, — улыбаясь, сказал Усольцев.

Она остановилась, посмотрела на него, но ничего не ответила.

И вот теперь Усольцев, жадно слушая доклад Свиридовой, восхищался ясностью ее хозяйской расчетливости.

Услышав бубнящий разговор, Усольцев сердито оглянулся. Ли Чан-чу сидел на корточках, а около него, тоже на корточках, — десятник Улыбин. Ли Чан-чу плохо понимал быструю речь Свиридовой; не вытерпев, он наклонился к Улыбину и шепотом спросил:

— Чаво она говори?

Улыбин мельком взглянул в затылок Усольцева и злобно зашипел:

— Она говорит: всех старателей надо в работники.

— А хозяин кто?

— Хозяином советская власть.

— Совесыка власи — всегда хозяин, — успокоенно сказал Ли Чан-чу.

— Я и говорю: да, да, мол, верно, — с досадой сказал Улыбин и отвернулся от Ли Чан-чу.

Свиридова говорила о низкой производительности труда и хищнической в связи с этим разработке только богатых участков, о высокой себестоимости золота.

— Перед нами стоит задача — в короткое время умножить добычу золота. Как это сделать? При настоящем положении для этого нужно умножить количество старателей. А где их взять? С других приисков? С предприятий? Из колхозов?.. Не будем обманываться. Это нашей задачи не решит. Здесь товарищ Усольцев смотрит в самый корень: надо перевооружить старателей, организовать механизированные работы. Предложение Усольцева — горячая подземная гидравлика — увеличивает производительность забойщиков в пять, в десять раз. Получив только брандспойт, один старатель-забойщик стал работать за десятерых.

— Правильно, — сказал Залетин.

— Машины заставят нас быть грамотными, культурными и дисциплинированными. В тайге, на границе с самураями, мы сколотим ячейку советского индустриального рабочего класса, свою опору, крепость...

— Правильно, — сказал Усольцев.

— А за эту технику кто рассчитываться будет? — спросил Улыбин.

— Как это?

— Вы же сами говорили, что расходы по механизации «Сухой» надо покрывать.

— Издержки покроются увеличением производительности труда.

— Значит, со старателя ничего не будет высчитываться?

— Крупные механизированные работы будут государственные.

— Так бы и сказала, — усмехнулся Улыбин, словно на чем-то нехорошем поймал Свиридову.

Усольцев удивленно сказал:

— Ты яснее, Улыбин.

— Белены объелся! — рассерженно сказал Бондаренко.

— Это с ним бывает, — заметил Черных.

— Там увидим, кто объелся-то, — огрызнулся Улыбин, опускаясь на порог двери.

Однако все коммунисты единодушно высказались за механизацию, предлагая начать ее с «Сухой», которую надо перевести для этого на «хозяйские» работы.

К концу прений выступил Улыбин. Свои вопросы он объяснил тем, что не понял Свиридову, а теперь согласен со всеми.

— «Хозяйские» работы — это самое и есть то, что нам надо. Надо переключиться по-большевистски, и все. Поддерживаю эту идею. А то это что же такое было? Другой старшинка, пока упадет на золото, дюжину глухарей пробьет, все монатоны с себя спустит, отощает, как волк. Или вот лотошники — самые закоренелые хищники. Надо прикончить эту тенденцию.

— Что-то.. непонятно, Улыбин. — Усольцев поморщился. — Какую тенденцию-то надо прикончить?

— Лотошников, хищников всех. Это самая зараза. Вон возьми Терехина: залез в Аркию, сидит в ключе — и сам черт ему не брат.

— Его-то и прикончить?

— Не прикончить, а... что ж мы разбросались? — замялся Улыбин, неловко моргая под пристальным взглядом Усольцева.

— Нельзя так, товарищ Улыбин, — вставая и холодно глядя на Улыбина, заговорил Усольцев: — То ты вообще против «хозяйских», то тебе всех надо на «хозяйские». Мы перейдем на «хозяйские» там, где этого потребуют обстоятельства и задачи увеличения добычи золота.

— Ясно же, господи! — простонал разомлевший и красный, как свекла, Бондаренко.

Из коридора Усольцева окликнула Клавдия Залетина:

— Милиционер Макушев просится.

— Глотов Федор, продавец, не хочет караулить арестованных, — склоняясь к Усольцеву, шепотом сказал Макушев.

— Что так?

— Боится. Посмотрел на этого Сидорова и... этого Бена. Они, говорят, сядут с Беном в углу на корточки и по-японски лопочут. Лазутчик, говорит, он, а не Сидоров. Вот Федор-то Ильич Глотов и испугался.

Улыбин сидел на корточках у порога, хмуро обсасывая трубку. Усольцев сказал:

— Улыбин, пойдешь в караул к арестованным. Имей в виду: опасны. Не боишься?

— Попробую. — Улыбин усмехнулся, сплюнув и пряча трубку в карман.

Схваченные Афанасом Педориным и Ли Чан-чу контрабандисты сидели в бывшей старательской бане, приспособленной Макушевым под каталажку. Сюда Макушев сажал бродяг и контрабандистов, вылавливаемых из тайги старателями. Здесь же протрезвлялись и сами таежные искатели-золотничники, частенько до одури опивавшиеся спиртом; сиживали банкометы-картежники, обыгрывавшие до исподнего белья старателей.

Накануне в каталажке ночевал даже Щаплыгин с женою: в припадке ревности Щаплыжиха при всей артели порвала мужу рубашку, поцарапала до крови лысину.

Схватку эту видел сам Макушев, страшно разозлился и тут же объявил им об аресте. Карауля Щаплыгиных, Макушев до вечера просидел на бугре разреза, а потом-таки увел их в каталажку. Этому не помешали ни угрозы и просьбы, ни то, что к вечеру Щаплыгины уже помирились. Но при всей своей непреклонности Макушев все же был добр. Вечером под честное слово он отпустил Щаплыгину подоить корову и прибрать квартиру, а в сумерках сам встретил ее и помог донести подушки, тюфяк, одеяло, чистое белье для Щаплыгина и ужин. На следующий день Макушев отпустил Щаплыгиных на разрез работать, а на ночь снова хотел посадить их для острастки и окончательного примирения, но старатели привели контрабандистов, и поневоле пришлось освободить Щаплыгиных вовсе.

Улыбин обошел и осмотрел каталажку кругом, пощупал решетку на окне, подошел к глазку, вырубленному в двери, ведшей в мыльню. В блеклом свете лампёшки смутно виднелся банный парной полок, на полке, поджав ноги, поникло сидел старый китаец. Гриша Фофанов, сдавший пост Улыбину, сказал: