Василий Ганибесов - Старатели

— Ли-Фу — контрабандист, торговец опиумом... Дядю Афанаса шилом колол, гад. Не смотри, что он зажмурился, — видит лучше нашего.

У решетчатого окна, прислонившись острым, худым плечом к косяку, стоял забинтованный Бен. На голос Фофанова он обернулся и, близоруко прищуриваясь, посмотрел на глазок двери.

— Называемый Бен, — сказал Фофанов. — От моей красной звезды у него глаза к переносью сходятся, как у зайца от огня.

Бен хрипло что-то пробормотал.

— Не пузырься, самурай, видали мы вашего благородного брата, — Гриша сдвинул свою зеленую пограничную фуражку на затылок и, опираясь на берданку, склонившись, заглянул через глазок в угол бани.

— А это вот, — на ступеньке-то сидит, — лазутчик. Не помнит ни отца, ни матери...

Улыбин, плотно припав к глазку, молча, неотрывно смотрел на третьего арестованного, мучительно стараясь вспомнить, где и когда он видал его. И чем больше смотрел, тем больше знакомой казалась большая голова с боковым зачесом белесых волос.

Улыбин ожидал, что арестованный оглянется, и когда тот по-рысьи, бесшумным, сильным движением поднялся и развалистой походкой, по-казачьи раскорячивая ноги и. приподняв сгорбленные плечи, пошел к окну, у помертвевшего Улыбина вдруг отнялись ноги.

Макушев и Гриша Фофанов ушли, и только тогда, тяжко передвигая онемевшие ноги, Улыбин опустился на скамью, сжимая берданку в коленях.

«Вот так Сидоров!» — пораженно подумал он, вытирая с висков и надбровья крупные капли холодного пота.

Сомнений больше не было: в арестованном Улыбин узнал Георгия Андреевича Асламова, офицера Нерчинского казачьего полка. В 1918 году пришел к нему Улыбин с предложением услуг своих и передал крупно карандашом нацарапанный список большевиствующего актива фронтовиков. Их по списку взяли, а Улыбин пошел в гору. Он помог инженеру — промышленнику Короткову — овладеть золотом и хозяйством Казаковского и Ново-Троицкого приисков, был интересантом Короткова на промыслах и активным участником всех его спекулятивных дел. По указанию Улыбина отправили к праотцам добрую половину китайцев, десятки лет накапливавших горькие доли золотишка. Захар Свиридов, зять и дочь Елизаровны, младший брат десятника Черных — фронтовик Степан, два большевика — внуки Ивана Мартынова — расстреляны и порублены Асламовым — всё это дело рук Улыбина...

Высоко шел тогда бывший золотой банкометчик-картежник Кешка Улыбин! В сейфах Короткова, под надежной охраной казачьей сотни, в интересантском пае Улыбина перевалило золотишка на третий десяток фунтов. Улыбину мерещились уже пуды золота, собственные прииски, магазины в Сретенске, в Невере, Чите и Благовещенске! Все уже было возможным и близким, и Улыбин старался... В конце 1919 года, тщательно проинструктированный Асламовым и японским капитаном в Нерчинске, Улыбин ушел к красным партизанам. Исправно служа у партизан, Улыбин выдал под тупые клинки и пули желтой сотни хорунжего Петрова лучших партизанских организаторов и бойцов. Так, Петровым были схвачены и расстреляны отец Степки Загайнова, брат Клавдии Залетиной — Лаврентий Труфанов, сын дяди Калистрата, и шабёр, сосед Улыбина — Василий Подойницын. Перед боем на Унде Улыбин передал Асламову все сведения о партизанах и намерениях их, что и решило тогда исход сражения и стоило партизанам сотни жизней. В этом бою Улыбин сам убил замечательного партизана — Афанасия Щаплыгина, брата старшинки Щаплыгина, и Матвея Лощилова.

И все-таки для Улыбина все пошло прахом! Колесом с крутой горы покатилась семеновщина — не удержали ее ни асламовы, ни стотысячная армия японцев, ни американский десант, ни войска семи заокеанских держав. В 1920 году инженер Коротков захватил золото, в том числе и пай своего интересанта Улыбина, и бежал в Харбин. А вскоре с остатками дивизиона в Маньчжурию ушел и Асламов. Улыбин остался на мели. В 1923 году, снедаемый тоской по утраченному золоту, он ходил в Харбин, нашел Короткова на шерстомойной фабрике и едва-едва унес от него ноги. Потом долгие годы Улыбин дрожал за свою шкуру, как нашкодивший пес. И только с 1929 года, после неожиданного для него вступления в партию вместе с группой красных партизан, Улыбин успокоился.

«Пустяки, — думал он, — что было, то быльем поросло. Меня забыли...»

В глубоком и темном закоулке улыбинского сердца, однако, не угасала надежда как-нибудь вернуть утраченное.

«Не может того быть, чтобы так все пропало! Ведь полтора пуда... столько людей похерено...»

И вот, врасплох застигнутый появлением Асламова, Улыбин перепугался. Зря Асламов не придет. Не за копейкой же пришел он сюда, рискуя жизнью?

«А может, промотался как-нибудь там и деваться ему некуда? — думал Улыбин, прислушиваясь к шорохам арестованных. — Стукнуть его... при попытке к бегству, пока он не признал меня...»

— Иннокентий, — тихо окликнул его Асламов.

«Вот... Вот...» — задыхаясь от страха, подумал Улыбин.

— Посмотри за дверью.

Улыбин подошел к наружной двери, ногой распахнул ее настежь и сунул в створ ее свою бердану. Но за дверью и около каталажки никого не было.

— Подойди сюда, — приказал Асламов.

«Хлопну!» — обливаясь потом, решил Улыбин. Он взглянул на берданку, подхватил ее наизготовку и чужим, ломающимся голосом, приглушенно крикнул:

— Ктой-то? Что за разговоры?!

— Тише... Когда нас повезут? — негромко спросил Асламов; он помолчал и, не дождавшись ответа, нетерпеливо и угрожающе повысил голос: — Ну?!

— Ничего не знаю... Сидите смирно, а то...

— Ты меня не знаешь, — опять негромко и спокойно, даже лениво начал Асламов. — Я тебя тоже не знаю. Я слышал твое имя от Макушева с Фофановым.

«Ах, сука! — злобно думал Улыбин. — Ей-ей хлопну!..»

— Но при надобности можно вспомнить и о тебе... кое-что.

Сжимая в горячих руках бердану, тяжело дыша, Улыбин думал: «Только бы на двор попросился! А там...»

— Так... — сказал Асламов. — Видимо, придется поднять кое-какие документы.

«Врет... На бога хочет взять...» — думал Улыбин, а у самого подламывались ноги.

— Например: списки... сводки и собственноручную схему некоей экспозиции... На Унде.

«Хлопнуть... хлопнуть сейчас же!.. Ох!»

— Я их, конечно, с собой не имею, — словно угадывая мысли Улыбина, продолжал Асламов. — Но некоторый человек, находящийся недалеко, предъявит их в соответствующий орган непременно... Я ведь к тебе шел-то. И этот некоторый человек знает об этом. Подумай, я подожду...

Асламов не спеша свернул папиросу, закурил, убавил в лампе огонь и лег на ступеньке, ведущей на парной полок. Бен и Ли-Фу спали, по крайней мере слышен был их храп.

Через полчаса Асламов поднялся.

— Иннокентий, не спишь?

— М-м...

— Нас повезут или пешком?

— Не... не знаю... Нельзя разговаривать.