Эльза Бадьева - Допуск на магистраль

— Читай, Слава. Я сейчас.

И уже кричал в оглохшую трубку:

— Дежурный по станции Лукьянов слушает. Понял вас. Принимаю.

Только тут все заметили, что парень в броднях стоит с удочкой, что холщовая сумка у него слегка обвисла от мокрой живой тяжести, а сам он, загорелый, светловолосый, улыбается виновато, стеснительно. Повскакали с рельсов, полезли в сумку.

— Принес? Покажи...

— Да так... Мало. Не клюет, — отбивался Слава и все-таки открывал сумку, выкладывал на ладони пару сытых уснувших хариусов.

— Не клюет, — повторил он, оправдываясь. — Уходит в глубокие места. Осень...

— А Ковалев? — спросил с порога отговоривший свое по телефону Иван Петрович.

— Ковалев дальше ушел, Он принесет. Он всегда приносит, — заговорил Слава, и все согласились: видно, Ковалев этот и впрямь был на Пурикане самым удачливым рыбаком.

Дежурный по станции снова устроился на прежнем месте, снова взял книгу. «Виктор Драгунский. Рассказы», — успел прочесть Петька.

— «Волшебная сила искусства», — с удовольствием оповестил слушателей Иван Петрович, надел очки, и доброе лицо его в предвкушении новой веселой истории стало лукавым.

— Ну как? — спросил машинист тепловоза Борис Васильевич Фролов.

Петька блаженно зажмурил глаза и выразительно поднял вверх большой палец, Сказать он не мог: рот был занят.

— То-то... — согласился машинист и попросил помощника: — Саша, налей-ка ему еще.

При этом он внимательно, неотрывно смотрел в окно и вел тепловоз, тянувший платформу с мостовым пролетом, медленно, аккуратно, следом за тем самым поворотно-консольным поездом-краном, с которым Петька уже встречался. Они как раз огибали сопку, и был хорошо виден не только поворотно-консольный, но и человек, шедший впереди него прямо по полотну. Было похоже издали, что человек этот, едва заметный по сравнению с поездом, держит в руке невидимую веревочку-поводок и как игрушку тянет на ней гигантский состав. Решетка была только что положена, едва подсыпана балластом — последние сотни метров пути.

— Кофе пей, — заметив, что Петька прикончил суп, повелел Борис Васильевич. — Сам наливай. Кружки в ящике стола, ложки — там же.

Петька обдал тарелку кипятком, вымыл ее, свесившись в открытое окно, выплеснул воду. Не удержался, спросил:

— Кто вам такой суп харчо варит?

— Сами. Когда Борис Васильевич, когда я, — откровенно довольный похвалой, отозвался грузный, крупный и притом удивительно легкий в движениях помощник машиниста Александр Федотович Зиновьев. — Вот здесь и готовим. — Он показал на маленький угловой столик, за которым обедал Петька и на котором стояли электрическая плитка, белая эмалированная кастрюля.

— На Пурикане тоже сегодня суп харчо, — сказал еще Петька, вспомнив, как оставляли его обедать и как уютно, по-домашнему, пестрела клеенка на грубом самодельном столе, как раздражающе-аппетитно пахло в сколоченной на скорую руку времянке, служившей на Пурикане и столовой, и кухней, и клубом одновременно.

— Фирменное блюдо локомотивников, — улыбнулся машинист. — Кто там у них сегодня готовил? Москаленко?

Если опытный машинист локомотива Георгий Никитович Ковалев был лучшим на Пурикане рыбаком, то Петр Тихонович Москаленко — тоже великолепный машинист — был непревзойденным поваром. Готовил он искусно, талантливо, колдовал над большой белой кастрюлей получше любой хозяйки и, когда спрашивали у него, откуда такое умение, охотно объяснял: «Жена научила». И добавлял неизменно: «Она у меня красивая».

Он, видно, тосковал по своей жене, оставшейся в Минеральных Водах, где машинист работал до БАМа, и торопил дорогу, потому что, приближаясь к Тынде, приближала она и день их встречи, Не в походный домик-вагончик хотел Петр Тихонович привезти свою красавицу жену, а в прочный, теплый, удобный дом, какие строят в поселках.

Только начальник станции да главный кондуктор обосновались на Пурикане надолго. Это их жены заготавливали на зиму бруснику и ходили за ней в тайгу так же просто и буднично, как городские хозяйки — в соседний овощной магазин. А машинисты локомотивов и их помощники мысленно уже прощались с живописными окрестными сопками и речкой Ольдой, из которой вытаскивали на досуге жирных непуганых хариусов и которую Петр Тихонович упорно называл Мацестой, доказывая, что вода в ней особая: «Без всяких порошков мазутку отстирывает».

На очереди было рождение новой станции — Янкан, и локомотивам, работающим на укладке, предстояло перебираться туда.

А пока были только Янканский хребет, Янканский перевал, трудные, не пройденные еще путеукладчиками, хопрами-дозаторами и путевыми рабочими километры. И был вот этот, не наведенный еще мост без реки, к которому подошел наконец эскортируемый тепловозом поворотно-консольный кран.

— Отсюда быстро уедешь, — остановив тепловоз, пообещал Борис Васильевич. — Машин много ходит.

Машин действительно было много, и большинство уходили в Аносовскую. Но уехал Петька от моста уже за полночь. После того, как при свете прожекторов вытянул поезд-кран свою богатырскую стрелу-ручищу, ухватил с платформ одну за другой железобетонные махины пролетов, бережно и легко перенес их высоко над землей и опустил в бетонные гнезда опор с точностью до миллиметра. К тому времени прибыли с Пурикана на смену Борису Васильевичу и Саше Георгий Никитович Ковалев и его помощник Владислав Пронин, тот самый светловолосый, загорелый паренек-рыбак в сапогах-броднях, недовольный своим уловом. Они встретились с Петькой, словно со старым знакомым. Удивились: еще не доехал? Неужели машин не было?

— Интересно, — оправдываясь, кивнул Петька на освещенный прожекторами белый новорожденный мост.

— Это верно, — согласился Ковалев. — Это всегда интересно.

А Слава сказал дружески:

— Насмотришься еще.

Он верил в Петькину удачу. Он сам приехал на БАМ без всякого приглашения. Услышал о стройке, собрал рюкзак и положил на стол начальника далекой отсюда узловой станции Микунь заявление. Конечно, у него — специальность, у него — потомственная привязанность к железным дорогам: отец — машинист 1-го класса, старший брат окончил МИИТ, второй брат — Харьковский институт инженеров транспорта. Но у Петьки есть то, что не менее важно, чем «потомственная привязанность». Потребность. Не просто желание быть причастным к самой громкой, популярной стройке, а именно потребность вложить свой труд в дело сотен, тысяч единомышленников, потребность работать на самом горячем, необходимом стране объекте. Это Владислав угадал в Петьке сразу и потому поверил в его удачу.

Они стояли около тепловоза. Ковалев, ухватившись за поручни и уже собираясь взбежать в кабину, пошучивая, переговаривался с Фроловым. Петька держался возле Славы.