Эльза Бадьева - Допуск на магистраль

— А знаешь, у него ведь сын — помощник машиниста, — почему-то сказал Слава о Ковалеве. — И тоже, как я, — Владислав.

Аносовская видела вторые сны, когда шофер Володя Захаров — красивый черноглазый и чернобровый парень из Подмосковья — остановил машину у самой двери гостиницы. Он вышел вместе с Петькой, провел его к дежурной и ушел лишь после того, как тот получил место.

Петька уже знал, что через четыре часа Володе снова в рейс, что вторую неделю работает он без сменщика и что жена Володина сердится: почти не видит мужа. «И сегодня не увидит, — подумал он с сожалением. А еще подумал: «Какая она, Аносовская? Что ожидает здесь завтра?..»

В комнате было темно. Он не стал зажигать свет, чтобы не разбудить соседей. На ощупь разобрал постель и блаженно вытянулся под чистой, чуть влажной простыней, заменявшей пододеяльник. Он хотел подумать о тех девчонках, встретившихся в поселке Бам, с какой уверенностью сказали они: «Еще встретимся...» Стал вспоминать их, но лучше запомнил, оказывается, только одну — ту, которая все время молчала и смотрела на него из-под тяжелых темных ресниц. Стал вспоминать и заснул, не успев ухватить какую-то неясную, не оформившуюся еще мысль, однако очень важную и приятную.

А утром открылась ему Аносовская во всей своей деревянной красе, вольно и высоко разместившаяся на сопке. Стандартные щитовые домики выстроились аккуратными улицами, здания конторы и клуба стояли через дорогу, пристально рассматривая друг друга глазами-окнами. Двери столовой, магазинов, школы и детского сада, едва закрывшись, открывались снова, на маленькой площади разворачивались машины — кто-то приезжал, кто-то уезжал. Было людно и на первый взгляд немножечко бестолково. Но только на первый... Потом становилось видно: шумный, людный молодежный поселок занят делом. Парни в штормовках с надписью через всю спину «Брянск — БАМ» отделывали клуб, утепляли контору, зашивали досками поселковую теплотрассу: готовили Аносовскую к суровой амурской зиме. Нацелившись в небо, высилась над поселком огромная, словно готовая выстрелить труба котельной, обещая, что зима эта не будет для аносовцев бедствием.

Петька прямиком подался в контору, но никого, кроме секретарши да ее двух подружек, там не застал.

— Все уехали на укладку моста, — едва увидев его в дверях, выпалила секретарша и, уверенная, что он тут же уйдет, затараторила с подружками.

Петька представил, как на том самом мосту ловкая машина укладывает путевую решетку, как потом тепловоз, ведомый Ковалевым и Славой, подталкивает по этой решетке путеукладчик, а тот, подхватив еще одно звено, опускает его впритык — рельс к рельсу — уже на полотно за мостом, и все вокруг — а народу там сегодня опять много — облегченно вздыхают: можно идти дальше, мост больше не «держит»...

— А когда будут? — спросил Петька, имея в виду руководителей знакомой ему по первому участку организации ГОРЕМ-28.

— Полубинский, секретарь партбюро, сейчас подойдет.

Он остался в приемной и невольно услышал разговор.

— ...там, в загсе, даже фужеров нет. Мы ходили, — жаловалась девчонка, ярко-рыжая, крашеная, в сиреневом — тоже ярком — пальто.

— А мы с собой брали. Шесть штук. И вы возьмите.

Это наставляла ее вторая — беленькая, тоненькая, с хвостиком волос, перехваченных на затылке черной аптекарской резинкой. Возле своей вызывающе многоцветной подруги она выглядела естественной, натуральной и потому очень милой.

— Когда дадут хлеб, ты кусай больше Славки, — серьезно советовала она. — Или отломи незаметно и — в рот.

— Это уж обязательно, — заверила рыжая и поинтересовалась. — Не знаешь, бамовские где регистрируются?

— На Сковородку ездят, — вставила молчавшая до сих пор секретарша. — У них поселкового Совета нет.

Петька вспомнил Сковородку: как ворвался там в комнату отдыха, как томился в ожидании поезда.

— Приходите, — сказала рыжая. — А то обидимся.

— Не обещаем, — почему-то уклонилась милая беленькая собеседница. — У нас дела.

Поднялась, стала застегивать скромное, сшитое по фигурке пальто, и Петька увидел на ее пальце золотой ободок обручального кольца. Хотел спросить про хлеб: где и зачем кусают его, обряд, что ли, такой? Но не успел.

— А вы что тут сидите? — увидела его вдруг секретарша. — Полубинский давно пришел. По коридору — направо.

От Полубинского Петька ушел ни с чем. Те же вопросы, те же доводы, те же советы...

Не зная, куда податься, что делать, постоял на высоком конторском крыльце. Далеко вокруг видны были и вершины, и склоны, и подножия соседних сопок. Аносовская господствовала над ними, она была в двух километрах от будущей станции, на самой верхней отметке трассы Бам — Тында.

И опять, как на Пурикане, как и в поселке с громким, набатным именем Бам, испытал Петька огорчительное недоумение при мысли о том, что все это временное и не дальше чем через три-четыре года снесут, разберут, вывезут заботливо поставленные здесь клубы, школы, гостиницы, столовые и такие уютные сейчас дома с большими двух- и трехкомнатными квартирами.

Останется на месте Аносовской пустынная большая поляна, поднимутся на ней папоротники, зацветет по весне холодным фиолетовым пламенем таежный багульник, оплетет землю жесткий глянцевитый брусничник. А потом потянутся к солнцу молодые лиственницы, разрастутся, окрепнут. Вернет тайга распуганное строителями зверье, и ничто уже не напомнит забредшим сюда грибникам да ягодникам сегодняшнего поселка. Впрочем, нет. Останутся фотографии, картины, очерки и стихи, останется добрая человеческая память. И кто знает, может, останется кто-нибудь из нынешних аносовцев работать и жить на таежной маленькой станции Янкан, которую, возможно, и назовут тоже по имени здешнего первопроходца Николая Павловича Аносова.

Бесследно исчезнет деревянный городок Бам. Двести человек — работники узловой станции Бам и их семьи — будут жить в современных пятиэтажных домах. Школа, детский сад, клуб, магазины, гаражи, котельная, столовая, бытовой комбинат — все это тоже будет новым, основательным, удобным и обязательно красивым.

А уютный Пурикан станет всего лишь разъездом. Но и на нем не останется времянок. Их место займут прочные, из железа, бетона и камня, здания со всеми удобствами.

Вроде бы и нечем тут огорчаться. Все правильно: построят здесь и уйдут бамовцы на другие участки. А все-таки жалко было Петьке обреченные на снос, такие людные, деловитые, веселые, живописные временные поселки.

Неуверенно, словно боясь покидать горемовскую контору, сошел Петька с крыльца, остановился перед доской показателей управления строительства Бамстройпуть. Обрадовался, увидев, что участок Терещенко на первом месте и перевыполнение у него по всем показателям ого какое солидное!