Лев Правдин - Бухта Анфиса

И тут Артем увидел такое, чего еще никогда встречать ему не приходилось. Он даже не сразу понял, что это такое развешано на мохнатых еловых лапах. Какие-то белые ажурные многогранники или тарелки. Штук по двадцать на каждой елке, облепили от вершинок до самого низа, а те, которые не уместились на елках, во множестве разбросаны вокруг, по стеблям высохших трав. Дрожат, переливаются на солнце, как огромные броши, усыпанные драгоценными камнями. Не сразу и догадаешься, что это всего-навсего изделие местных лесных пауков. Прекрасное зрелище, мимолетное и трепетное! А для пауков — это только сети для уловления добычи. Изумительно красивые сети, чудесная титаническая работа, и все только для того, чтобы набить брюхо… И никакого идеализма. Так ведь и соловей поет, совсем не желая блеснуть своими незаурядными вокальными способностями. Его желания просты и величественны и сводятся к могучему инстинкту продолжения рода. Прекрасное в природе идеализмом и не пахнет, но те, кто бескорыстно восхищается красотой природы, разве они думают об этом? Однако именно с такого бескорыстного восхищения и начинается любовь к родной природе и горячее желание защитить ее от неуемного посягательства всяческих деляг.

Так думал Артем, до стеснения в груди потрясенный смиренной красотой новорожденного осеннего утра. Спустившись к ручью, он приложил губы к сверкающей, кажущейся неподвижной струе, и в лицо ударили жгучие брызги. Пил, пока не заломило зубы, умылся и пошел в гору по другой стороне оврага, согревая дыханием покрасневшие пальцы.

Над ним послышался тихий голос:

— Здравствуйте…

Он вскинул голову. Нинка, лесная принцесса, учителева дочка! Стоит на краю оврага и ждет его. Артем сразу увидел, что ждет, когда он поднимется, и не ошибся.

— Вы не видели, лошади здесь не проходили?

Артем очень пожалел, что никаких лошадей он не видел. Она смотрела на него, не моргая, как смотрят дети, взволнованно и ожидающе. Так ему показалось в первую минуту, пока он не рассмотрел ее как следует. А когда рассмотрел, то смутился: нет, девочкой ее не назовешь. Девушка, да еще какая! Сероглазая, загорелая, стройная и, наверное, смелая. А как же иначе — наездница.

Взмахнув уздой, она сказала:

— Опять где-нибудь по лесу шастают.

Голос у нее низкий и музыкальный, и какой-то отчетливый, как открытый звук валторны. Одета, как и вчера, в черные брючки и белую кофточку, только еще старую стеганку накинула на плечи. Над бровью свежая царапина, которой вчера, кажется, не было. В светлых волосах веточка брусники с красными ягодками.

Заметив, как пристально и, кажется, удивленно разглядывает ее этот приезжий, она сдвинула тонкие брови и, стремительно повернувшись, пошла к лесу.

— Постойте! И я с вами.

Она ничего не ответила и не обернулась, но подождала, пока он догонит ее. Они пошли рядом и пока что молчали, хотя у обоих нашлась бы масса вопросов самых разнообразных. Артем замечал, как она осторожно и внимательно поглядывает на него, и думал, что бы сказать для начала, и ничего подходящего не мог придумать.

По лесу прокатился заливистый свист.

— Колька это, — сказала девушка и ответно свистнула сама, так что Артем от неожиданности вздрогнул. Она засмеялась. — Мы с ним лошадей ищем. Бригадировы мальчишки все утро искали и не нашли. Прибежали зареванные. — Она снова засмеялась. — Бригадир сказал: «Эх вы, мужики!» И каждого наградил хорошим подзатыльником.

Отметив, что девушка любит смеяться — очень ценное, по его мнению, качество, — Артем и сам охотно засмеялся.

— А мужикам-то по сколько?

— Да видели вы их вчера. Провожали вас. Такие вот…

— Не велики. Мужичок с ноготок. За что их бить, таких?

— Чтобы не ревели.

— Он сердитый, бригадир-то ваш?

Снова смех, как открытый звук валторны.

— Дядя Афанасий? Нет добрее для ребятишек! И вообще он очень хороший человек. Он ведь не так просто называет мальчишек «мужиками». Он их воспитывает. «Не забывайте, — говорит, — что вы — мужики, земельные хозяева. Наша вся жизнь и весь труд на земле. Пока жив, никого в город не пущу, а когда помру, сами не уйдете».

Это она проговорила с такой восторженной убежденностью, с какой обычно юные девушки говорят разве что только о любимом киногерое. Артем удивленно посмотрел на нее. У него сложилось другое мнение о бригадире. Заметив его взгляд, девушка надменно вскинула голову.

— Да. Вы его видели первый раз, и пьяного. Бывает, и не редко. Я бы тех, которые его спаивают, в тюрьму всех пересажала!

Артем с готовностью, удивившей его самого, согласился, добавив, что он лично вообще уничтожил бы всю водку. Теперь уже она взглянула на него с удивлением и, как ему показалось, восторженно, как на киногероя. Он смутился. Она и это заметила и тоже смутилась. И тогда она свистнула звонко, как птица. Это у нее получалось здорово: сложив колечком большой и указательный пальцы, она зажимала их губами, встряхивая при этом головой. Свист получался потрясающий.

Оба они засмеялись. Артем спросил:

— Вы в каком классе?

— Вы что думаете? — Она вдруг сделалась надменной, как принцесса. — Думаете: я — что?

— Да нет, я ничего такого и не подумал. Просто спросил…

— Перешла в десятый. А вы?

Артем вздохнул и смиренно признался:

— Окончил институт. Только в прошлом году.

Она, как ему показалось, усмехнулась.

— Правильно. Никто не верит, что я такой старый. Думают, что мне от силы девятнадцать. Просто я хорошо сохранился.

Он был очень рад, когда увидел, что ее развеселила эта нехитрая шутка: веселый она человек и легкий. Теперь он уже совсем непринужденно, по-свойски спросил:

— А что вы любите больше всего?

Не задумываясь, она ответила:

— Лошадей. — Подумала. — И цветы.

— И стихи, — подсказал он, наскоро припоминая, что бы прочесть из своих стихов, не сразу признаваясь в авторстве. Но услыхал ее легкий вздох:

— Нет, не очень.

Стихи мгновенно завяли и осыпались, как цветы на морозе. Это не укрылось от нее. Для его утешения она сказала, что читает она вообще мало и не потому, что не любит, а просто нет времени. Зимой, еще «по-темному», через замерзшую речку бежит в школу. А это километров пять. У них в деревне только начальная «школка»: все четыре класса занимаются одновременно в одном помещении. Учитель тоже один на всех. А настанет лето — столько навалится работы, столько забот, что только поворачивайся!..

— Нинка!.. — послышалось издалека. — Давай сюда!..

— Ох и заболталась я!.. Прощайте. А вы приходите к нам в деревню…

Музыкальный смех, взмах маленькой смуглой руки — и нет ее. Исчезла, как видение. Как лесная фея. Только там, где она пробежала, вздрогнули елочки и взволнованно замахали зелеными мохнатыми лапками, рассыпая легкие росные слезки.