Лев Правдин - Бухта Анфиса

— Да. Я и сам хотел сказать тебе, но еще не знал, как…

— Какие вы все деликатные в этом доме. А дело проще простого. Вот уж целую неделю я только и слышу о какой-то Алле и о тебе. — Она подняла голову и, прямо посмотрев на мужа, сочувственно усмехнулась: — Ты удивлен? Я так и знала.

Артем и в самом деле удивился: какая оперативность! Прошла ровно неделя с той первой встречи у ротонды. Здорово сработано! А он-то был уверен, что никто еще ничего не знает. Они встречались хотя и ежедневно, но в местах, достаточно уединенных, а два раза он приходил к ней домой.

Продолжая сочувственно и несколько вызывающе посмеиваться, Нонна думала, что она застала его врасплох и что сейчас услышит какие-нибудь жалкие оправдания. Тогда она посмеется над ним, даст понять, как мало ее беспокоит это его увлечение. Она была уверена, что это только увлечение. Когда-то он так увлекся ею и все могло бы ничем и не завершиться, если бы она оказалась дурой и не привязала бы его к себе. А если и та, другая, не захочет оказаться дурой?

Насмотревшись на растерянное лицо мужа, Нонна перевела взгляд на два женских портрета, которым до сих пор не придавала никакого значения.

— «Неизвестная»… Одна из этих?

Артем не ответил.

— Которая? — продолжала добиваться Нонна.

— Вот эта, — сказал вдруг Артем решительно. Если он уже заявил о своем намерении ничего не скрывать, то надо быть последовательным до конца.

Но она не поверила в его решительность, расценив ее как отчаяние, которое накатывает на человека мягкого и безвольного, каким она считала Артема. Это скоро пройдет, надо только дать ему успокоиться.

— Плохой у тебя вкус, — поморщилась она. — Та, другая, интереснее. Дитя природы…

— Ни та, ни другая здесь ни при чем. Все ясно, и не надо притворяться. Никакой любви у нас нет и не было никогда. Я это давно решил, собирался сказать тебе. Я виноват, наверное, больше всех. Надо сразу обо всем договориться…

— О чем тут можно договариваться? У нас ребенок. У нас общая работа. Вся наша жизнь связана. И я не верю, что ты все хорошо продумал. Я жалею, что начала этот разговор сейчас. Вот когда ты успокоишься…

Она встала и направилась к двери, но он остановил ее:

— Подожди. Надо кончить этот разговор, раз он возник…

— Милый мой, ведь я-то тебя люблю. — Она опустила голову и подошла к нему, тихая, покорная и решительная, как в самые первые дни их знакомства. — Ты забыл это? И не надо говорить ни о каких ошибках. Если ты когда-нибудь и ошибался, то только сейчас, когда наговорил мне столько жестоких слов. Не надо так со мной. Ведь я тебя всегда любила, с самой первой встречи…

И говорила она тоже, как прежде, — несмело и слегка восторженно, чем подкупила его в те первые минуты их знакомства и заставила подумать: какая она необыкновенная девушка, эта любимая ученица отца! Только тогда она еще не говорила о своей любви. Артем сам это увидел и очень возгордился тем, что его любит такая девушка. Теперь-то Он знал — ничего такого не было. Не очень тонко сыграла она свою роль, но он клюнул и на эту приманку. Карась-идеалист.

— Самое плохое во всем этом, — сказал Артем, презирая себя за то, что он говорит совсем не так, как надо, и голос у него хриплый, и руки дрожат, как с мороза. — Самое скверное, что за мои ошибки должны отдуваться другие.

— И не надо. Ну, ничего не надо. Разве мы плохо живем? — Она положила голову на его плечо. — И дальше будем жить. Ты не думай, я тебе ни в чем не помеха. Делай, как тебе вздумается. Только, чтобы никто ничего не знал и чтобы я ничего не знала. Да я и слушать-то никого не стану…

— Нет, — сказал Артем с такой силой, что Нонна отшатнулась от него. — Сделка? Мне надоело это. И невозможно принять то, что ты предлагаешь. Обманывать тебя, себя, всех на свете? Ломаться перед студентами, изображая преподавателя!

— Господи! Откуда у тебя такие мысли? Все так живут. И никаких трагедий…

— Все обманывают друга друга? Ты это хочешь сказать?

— Какой же это обман? Ты что! Все только выполняют свой долг. Прячут подальше свои чувства и мысли, которые совсем никого не интересуют. И все делают свое дело. Работают. Все так просто… — Она покачала головой, как бы жалея, что приходится объяснять такие простые истины.

— Ты пришла говорить совсем не о том, — напомнил Артем.

— Да. И, кажется, не вовремя. Жалею, что не учла… Вот когда ты успокоишься, освободишься от всяких… — Она помахала рукой и понимающе улыбнулась: — Настроений…

— А я считаю, что надо все сказать. До конца все. Теперь у меня не будет никаких других настроений.

— А я не хочу ни о чем сейчас говорить. — Нонна еще раз улыбнулась и скрылась за дверью. Ушла от разговора, убежала. Надо ли догонять ее? Или уже не надо разговаривать, а делать то, что задумал?

Приняв такое решение, Артем прежде всего позвонил Алле и, уже не опасаясь, что кто-то может услышать его разговор с ней, сказал, что сегодня он не придет. Она, не расспрашивая ни о чем, ответила: «Плохо, но переживем». Ее низкий голос прозвучал успокоительно, как колыбельная песня.

Коридор слабо освещен одной только лампочкой над телефонным аппаратом. Артем выключил ее и постучал к матери. Она сидела у туалетного столика, склонившись над книгой.

— Это ты с ней разговаривал? — спросила она, продолжая читать.

— Да. Ее зовут Алла. Та, что у меня на стенке. «Неизвестная».

Мария Павловна сняла очки.

— Ты хорошо все обдумал?

Она сразу постарела после смерти мужа, но ни за что не хотела этого замечать и от других требовала того же и очень сердилась, если кто-нибудь говорил ей, что она изменилась.

Выслушав отчет сына о недавнем разговоре с женой и о его твердом намерении довести все до конца, она ни о чем больше не расспрашивала и, ничего не советуя, просто сказала:

— Отец был бы недоволен. Но мы бы уговорили его, хотя это почти невозможно. Я думаю, в конце концов он бы согласился. — Проговорила она это с такой озабоченностью, будто ждала, что сейчас отец войдет и ей придется пойти на все, чтобы он не мешал сыну.

— Да, — сказал Артем, — я очень жалею, что тянул так долго.

— Только не обижай Нонну. Я не люблю ее, ты знаешь, но ее любил ОН, и я не хочу ей зла.

— Самое большое зло для нас обоих — продолжать этот затянувшийся самообман.

— У вас сын. Ты и о нем подумай.

Этот совет матери, которая так любила его, своего сына, и почти равнодушна к внуку, заставил его призадуматься. Ответственность за сына! Впервые, с тех пор, как стал отцом, Артем задумался над этим. Сын родился в самое тяжелое время, когда Олег Артемьевич доживал последние дни. Внука он увидел, когда уже не вставал с постели.

Почти сразу после похорон Нонна увезла сына к своей матери. Оградив мужа от всех волнений, связанных с ожиданием ребенка и самими родами, волнений, которые Нонна считала «примитивными», она навредила своему сыну. Отцовское чувство у Артема, приглушенное в самом зародыше, дало тощие всходы. И если Нонна считала вполне естественным и очень «современным» поручить воспитание сына своей матери, то возражений у него не возникло. И сейчас, когда ему напомнили о сыне, он признался: