Борис Беленков - Крылатые и бескрылые

— Наташа! — крикнул Федор.

Она быстро оглянулась в его сторону, улыбнулась, приветственно помахала рукой.

Через минуту пассажиры хлынули на берег. Подбежав к Макарову, Наташа остановилась, взглянула ему в глаза.

— Приехал? Или прилетел?

Макаров оглянулся на пароход, ответил шутливо:

— Нет, приплыл.

Наташа сначала шла рядом с Федором, потом на узкой тропке вырвалась вперед― бодрая, возбужденная. На вершине остановились рядом. С горы виднелись покрытые хлебами поля, а выше под отвесными глыбами красноватой породы извивалась тропинка. На уступах приютились редкие кустики и небольшие деревья.

— Как красиво! — оглянувшись вокруг, сказал Федор.

— Думаешь, я привела тебя в это место, чтобы ты полюбовался природой? —неожиданно спросила Наташа. — Ничуть! Роща, река, солнце, небо, звезды, утренняя и вечерняя заря — это очень красиво!.. Но поверь, все здесь было как‑то не для меня… Только вот эта гора — свидетель. Она знает, куда я отсюда глядела. Я здесь часто грустила по тебе, Федя.

Девушка схватила его за руку и увлекла по крутой тропинке вперед ― они очутились под навесом скалы.

— Посидим, — предложила она, указывая на плоский серый камень, сверху поросший жиденьким мхом. —

Я тут часто сидела. Иногда часами! Воткнусь, бывало, подбородком в колени, смотрю на дорогу. Знаю, что не увижу твоей машины, но продолжаю глядеть…

Вместо ответа, Федор нагнулся и нежно поцеловал ее.

— Не надо!.. — испуганно прошептали ее губы. Они шли медленно, каждый чувствовал внутреннее спокойствие.Макарову хотелось затормозить ощущение нарастающего восторга, он точно боялся, как бы все, что ощущал, не оборвалось внезапно. Сейчас его радовало все, что видели счастливые глаза, —небольшие зеленые дубки, ветвистые акации. Он всей грудью вдыхал чистый, напоенный цветочным ароматом воздух. От радости немного кружилась голова.

Наташа пригласила Федора к себе. Но только он прикрыл дверь, как в коридоре послышался легкий стук каблучков. Тотчас на пороге появилась Александра Васильевна в пестром сарафане и в широкополой соломенной шляпе.

— Наташа… — заговорила старшая сестра, но, увидев Федора, подалась назад. — Ой, ты не одна…

— Заходи,Саша.

— Я наминуточку. Гриша в столовой. Там уже завтракают. После завтрака мы прямо на пляж. Пойдешь снами?

Макаров отошел к окну. Наташа наклонилась и что‑то шепнула старшей сестре. Саша в ответ что‑то прошептала Наташе и усмехнулась, посматривая на Федора. Затем так же внезапно, как и вошла, выпорхнула из комнаты в коридор.

Макаров и Наташа остались вдвоем. Вздохнув облегченно, улыбнулись друг другу.

— Наташа, — заговорил Федор, словно делая усилие над собой, — ты согласна, что нам больше тянуть ни к чему?..

Сказав эти слова, он так пристально посмотрел ей в лицо, что она смутилась. Чтобы не выдать радости, откинулась на спинку стула и, высоко подняв голову, стала что‑то разглядывать на потолке. Просидев в таком положении с минуту, выпрямилась, спросила, зардевшись:

— Почему ты на меня так смотришь? Он промолчал, не отрывая от нее глаз.

Что же ты молчишь? О чем думаешь?

— Я просто радуюсь… Так уж?..

— Ты как роза — вся расцвела вдруг!

Наташа глядела на него прямо, немного щуря веки. Федор хотел отойти вглубь комнаты, но остановился, взял за плечи. Подняв голову, Наташа потеплевшим взглядом молча уставилась на него, усмехнулась. Позволила прижать себя к груди. Он еле улавливал ее притихшее дыхание. И ей приятно было слышать биение его сердца, испытывать такое ощущение, словно все в ней как бы переливалось во что‑то новое. Будто в ней уже начало зарождаться прежде неведомое, что‑то общее… Это чувство было еще смутным, но сознанию становилось ясно, что все это будет. Верила ― любима!

…На следующий день рано поутру с первым пароходом возвращались в город все, кто отдыхал здесь в выходной день. Уезжали супруги Веселовы. Наташа и Федор поднялись раненько, чтобы проводить их к причалу. Сестры пошли вперед, у них был свой разговор. Макаров и парторг немного отстали. Им тоже надо было кое о чем поговорить.

— Я о Власове… —первый начал Макаров. —Не думаю, что после всей этой передряги он останется прежним. Вот решил он перейти в цех. Это хорошо. Вы не думайте, Григорий Лукич, что я пускаю слезу, что я мягкотелый. Нет. Но я не забываю одного: Василий Васильевич конструктор. Пусть немного побудет в цехе рядовым инженером, а затем… Затем мы с ним сядем за новую работу!

Веселов покачал головой.

— Святой ты человек, Федор Иванович!.. Так и слышится в твоем голосе: «Мир вам, люди…» Много грехов у Власова. Долго их искупать придется! Подумать страшно — советский конструктор, которому государство так доверяло, едва–едва не оказался на службе у врага. Нет! Посоветуюсь, да и поставлю его перед всей партийной организацией, пусть коммунисты решат — быть ему в партии или не быть. Думаю, исключат.

Последние слова Веселов произнес тихо, на его лице появилось выражение досады.

— Ну, есть, Федор Иванович! — вздохнул он и положил руку на плечо Макарову. — Разберемся во всем. А ты отдыхай, набирайся сил. Впереди много дел!

В это время сестры остановились, подождали мужчин.

Саша взяла мужа под руку, с другой стороны Наташа. Они будто повисли на нем.

— О чем это вы спорили с Федором Ивановичем? — полюбопытствовала Саша.

— О весьма серьезной проблеме, — не задумываясь, ответил Веселов. — Понимаешь, какое дело. Бобров и Макаров собираются очень высоко подняться в небо. Вот мы и решили просить Наташу, как врача, подумать над специальным «высотным» меню для этих молодцов. Как ты смотришь, Наташа? Ведь их надо питать сейчас поосновательнее. Нет, я серьезно говорю.

— Принимаю поручение, — ответила Наташа.

— Ну, вот так! — взглянув на Макарова, подмигнул глазом парторг. — А ты сомневался, Федор Иванович. Только чур — во всем слушайся Наталью Васильевну!

Веселой гурьбой подошли к причалу, у которого уже стоял пришвартованный пароход с белоснежными парусиновыми тентами на верхней палубе.

Когда сестры прощались, Саша притянула к себе Наташу, поцеловала в щеку и шепнула на ухо:

— Значит, ты счастлива? Наташа, порозовев, кивнула головой.

— Очень!..

Когда Власов узнал о том, что партийное бюро предполагает в ближайшее время рассмотреть его персональное дело, покой опять покинул его. «В чем моя вина? ― по сто раз на день спрашивал он себя. ― Ведь я не более как жертва превратностей судьбы… Что делать? С кем посоветоваться? Кто поймет меня?..»Беседы с парторгом Веселовым и директором Соколовым ни к чему не привели. Оба ответили почти одинаково: