Сергей Сартаков - Каменный фундамент

Зина во все время разговора хранила молчание. Однако к концу, когда Иван Андреевич все чаще стал обращать в ее сторону вопросительные взгляды, она вмешалась:

— Я, безусловно, в стороне не останусь. Технический совет имеет серьезные претензии к Никулину.

— У него наоборот получается, — вставил Алексей.

— А мы правильную линию найдем, — сказал Иван Андреевич. И обратился к Зине: — Полагаю, у нас с вами договоренность уже состоялась?

— Хорошо. Только до отъезда в Ленинград я располагаю очень ограниченным временем, и я вас попрошу, Алексей, не затягивать.

— Чего мне тянуть! Моя это разве привычка? Да я сейчас так распалился…

— Вот этот документ прочтите, Зинаида Георгиевна, — протягивая справку Никулина, с которой он успел познакомиться еще в начале разговора, сказал Иван Андреевич, — и вам все станет понятно.

— Договорились, Иван Андреевич, — сказала Зина, прощаясь.

Проводив гостей, Морозов присел на подоконник и стал смотреть на мощенную плахами дорогу, по которой то и дело сновали голенастые автолесовозы, легко неся на своих железных шпорах огромные «пакеты» желтых, пахнущих смолой и скипидаром досок. Побарабанил пальцами по косяку, сказал:

— Вдвоем у них пойдет!

И вдруг перебросил ноги через подоконник, спрыгнул на землю и направился к переборщикам, работавшим на оторцовке специальных сортиментов.

К концу дня Зина вызвала Алексея.

Она стояла у стола, засунув руки в карманы синего далембового халата. Белый берет, который она носила постоянно для защиты головы от мелкой древесной пыли, лежал на подоконнике, и легкий ветер шевелил ее волосы. Всегда строгие губы Зины сейчас кривила презрительная усмешка.

— Канцелярская крыса! — Она вынула из раскрытой папки справку Никулина и протянула ее Алексею. — Ну, иа кого только он рассчитывал?..

Алексей сверкнул глазами:

— Неправда?

— Правда, но только вывернутая так, что она стала неправдой.

Алексея жгла досада на то, что ему не все было понятно в справке Никулина.

— Цифры… Поставлены плотно, что твой забор. А чувствую — гнилые: толкни — и все повалятся.

— Да, Алексей, цифры он действительно, как изгородь, поставил плотно, а что находится за ними, в справке не видно. А мы давайте все же посмотрим. Вот здесь написано: за полгода поступило семьдесят шесть предложений. Не спорю. Цифра точная. И не маленькая. А какие предложения? Об этом подробно не сказано. А я знаю. Вплоть до того, что порванными рукавицами затыкать щели в такелажном складе. Было и это. И оно непременно в эту цифру засчитано, только бы увеличить счет. А скажите, в отчете Никулина много ли найдется предложений, которые серьезно облегчили бы труд человека? Ставили бы вместо него машину? Коренным образом меняли технологию? Это не рационализация, Алексей, если я голыми руками вместо пуда возьму и подниму два пуда. Рационализация в том, чтобы усилием, которое требуется для поднятия пуда, поднять два, три, десять пудов!

— Так, так, Зина Георгиевна! И с политической стороны…

— Правильно, вопросы рационализации — это вопросы политические, партийные. Вы же знаете задания пятилетнего плана. Так скажите мне, за счет чего мы можем дать такой рост продукции? — Она засмеялась. — Конечно, не только к концу этой, но и к концу второй и третьей пятилеток вы на своей спине пятьдесят пудов не унесете. И не к этому мы стремимся. Облегчить труд человека — вот наша задача. Повысить производительность его труда. Мы выполним пятилетку не горбом, а разумом. Мы создадим новые машины, мы поставим на службу человеку силы природы, и все это будет работать на нас. Так есть у Никулина эта политическая линия, стремление сюда направить рационализаторскую мысль?

— Нет ее! Вот к этому и я подходил… — восхищенный, пробормотал Алексей. — Теперь мне все ясно.

— Вместо руководства у Никулина самотек. За что же он от государства деньги получает? Выходит, кто что придумал, то и ладно. Нельзя, Алексей, ученика посадить за парту и, оставив одного, сказать ему: «Учись!» Его надо учить. И учить именно тому, что служит на пользу народа. Никулин неглупый человек. Я слушала его беседы о планировании. Он увлекательно говорит, умеет донести свои знания до слушателей. А тут? Словно рационализация производства чужое для него дело. Боже мой! Ну, что здесь получается? Какие блестящие цифры! Внесено рабочими семьдесят шесть предложений, рассмотрено Никулиным семьдесят пять, одно еще уточняется! Семьдесят предложений из семидесяти пяти им рекомендовано к внедрению на производстве!.. А дальше косность и неповоротливость технического совета…

— Да, да, он очень ругал его.

— Технический совет может рассматривать и утверждать только до конца разработанные предложения, а Никулин столкнул нам много сырья, одни идеи без всякого обоснования. Да сразу пачкой, накопив за полгода. Мы могли бы вернуть ему весь материал, как полагается по правилам, а мы сами вместо Никулина теперь его дорабатываем. И мы же виноваты! Кстати сказать, Никулин не постеснялся передать нам даже проект перпетуум-мобиле — вечного двигателя…

— Да я и сам над этим ломал голову, пока в журнале статью не прочитал, — усмехаясь, сказал Алексей.

— Ну, а что касается его личного предложения в отношении повышения косинуса «фи», так это все давно уже осуществлено в рабочем порядке. И ему об этом сразу было сказано. Не понимаю, на что он еще жалуется!

— Ох, какой же он пустой, болтун этот! — прищуривая один глаз, сказал Алексей. — Выходит, по сути дела, он бездельник!

— Скорее, человек без творческой мысли, — заключила Зина.

Аккуратно сложив бумаги, она завязала тесемки по концам папки и подала Алексею. Тот взял папку, сунул было под мышку, а потом швырнул обратно на стол и словно бы пригвоздил ее кулаком.

— Нет, Зина, давай мы еще раз с тобой по цифрам пройдемся, да так, чтобы каждая для меня, как кедровая шишка на костре от жары, раскрылась… А вечером пойду к Никулину. Теперь-то он меня не сшибет!

Второй разговор между Худоноговым и Никулиным состоялся уже совсем в ином тоне. Никулин понял, что красивые слова не помогут, и, винясь, рассказывал обо всех своих упущениях, объясняя их тем, что эта работа не по его характеру, что он занимался нелюбимым для него делом.

Алексей боролся со смешанным чувством удовольствия и досады. Его радовало, что он сумел все-таки проникнуть в загадочные прежде цифры, взорвать изнутри и определить их политический смысл, и его возмущало, что человек, член партии, превратился в бюрократа, в обманщика.

Зина помогла Алексею закончить полное обследование и написать выводы. Иван Андреевич решил вопрос о работе Никулина поставить на партийном собрании.