Валентин Катаев - Том 9. Повести. Стихотворения

С мыла по жилам лезут пузырики,
Тюль закипает, и клочья летают.
В небе, как в тюле, круглые дырки
И синева, слезой налитая.

Курка клюет под забором крупку
И черепки пасхальных скорлупок,
Турок на вывеске курит трубку,
Строится мыло кубик на кубик.

Даже веселый, сусальный, гибкий —
Тонкой веревкой голос петуший —
Перед забором, взяв на защипки,
Треплет рубахи и тучи сушит.

Турку — табак. Ребятишкам — игры.
Ветру — веселье. А прачке — мыло.
Этой весной, заголившей икры,
Каждому дело задано было!

Мелким морем моросил
Бриз и брызгал в шлюпки,
Вправо флаги относил,
Паруса и юбки.

И, ползя на рейд черпать,
Пузоватый кузов
Гнал, качая, черепа
Черепах-арбузов.

Весны внезапной мир рябой
Раздался и потек.
Гвоздями пляшет под трубой
Морозный кипяток.

По лунным кратерам, по льду,
В игрушечных горах,
Как великан, скользя, иду
В размокших сапогах.

Бежит чешуйчатый ручей
По вымокшим ногам.
И скачет зимний воробей
По топким берегам.

И среди пляшущих гвоздей
Смотрю я сверху вниз…
А Ты, ходивший по воде,
По облакам пройдись!

Апрель дождем опился в дым,
И в лоск влюблен любой.
— Полжизни за стакан воды!
— Полцарства за любовь!

Что сад — то всадник. Взмылен конь,
Но беглым блеском батарей
Грохочет: «Первое, огонь!» —
Из туч и из очей.

Там юность кинулась в окоп,
Плечом под щит, по колесу,
Пока шрапнель гремела в лоб
И сучья резала в лесу.

И если письмами окрест
Заваливало фронт зимой:
— Полжизни за солдатский крест!
— Полцарства за письмо!

Во вшах, в осколках, в нищете,
С простреленным бедром,
Не со щитом, не на щите, —
Я трижды возвращался в дом.

И, трижды бредом лазарет
Пугая, с койки рвался в бой:
— Полжизни за вишневый цвет!
— Полцарства за покой!

И снова падали тела,
И жизнь теряла вкус и слух,
Опустошенная дотла
Бризантным громом в пух.

И в гром погромов, в перья, в темь,
В дуэли бронепоездов:
— Полжизни за Московский Кремль!
— Полцарства за Ростов!

И — ничего. И — никому.
Пустыня. Холод. Вьюга. Тьма.
Я знаю, сердца не уйму,
Как с рельс, сойду с ума.

Полжизни — раз, четыре, шесть…
Полцарства — шесть — давал обет, —
Ни царств, ни жизней — нет, не счесть,
Ни царств, ни жизней нет…

И только вьюги белый дым,
И только льды в очах любой:
— Полцарства за стакан воды!
— Полжизни за любовь!

Мы выпили четыре кварты.
Велась нечистая игра.
Ночь передергивала карты
У судорожного костра.

Ночь кукурузу крыла крапом,
И крыли бубны батарей
Колоду беглых молний. С храпом
Грыз удила обоз. Бодрей,
По барабану в перебранку,
Перебегая на брезент
Палатки, дождь завел шарманку
Назло и в пику всей грозе,
Грозя блистательным потопом
Неподготовленным окопам.

Ночь передергивала слухи
И, перепутав провода,
Лгала вовсю. Мы были глухи
К ударам грома. И вода
Разбитым зеркалом лежала
Вокруг и бегло отражала
Мошенническую игру.
Гром ударял консервной банкой
По банку… Не везло. И грусть
Следила вскользь за перебранкой

Двух уличенных королей,
Двух шулеров в палатке тесной,
Двух жульнических батарей:
Одной — земной, другой — небесной.

Малина — потогонное.
Иконы и лампада.
Пылает Патагония
Стаканом, полным яда.

— Зачем так много писанок,
Зачем гранят огни?
Приходит папа: — Спи, сынок,
Христос тебя храни.

— Я не усну. Не уходи.
(В жару ресницы клеются.)
Зачем узоры на груди
У красного индейца?

Час от часу страшнее слов
У доктора очки.
И час не час, а часослов
Над гробом белой панночки.

Бегут часы, шаги стучат, —
По тропикам торопятся.
— Зачем подушка горяча
И печка кровью топится?

Зовет меня по имени.
(А может быть, в бреду?)
— Отец, отец, спаси меня!
Ты не отец — колдун!

— Христос храни. — До бога ли,
Когда рука в крови?
— Зачем давали Гоголя?
Зачем читали «Вий»?

Во сне летал, а наяву
Играл с детьми в серсо:
На ядовитую траву
Садилось колесо.

Оса летала за осой,
Слыла за розу ось,
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.

И вкривь и вкось Сантос Дюмон
Над тыщей человек —
Почти что падал, как домой,
На полосатый трек.

Во сне летал, а наяву
(Не как в серсо — всерьез!)
Уже садился на траву
Близ Дувра Блерьо.

Ла-Манш знобило от эскадр,
Смещался в фильме план,
И было трудно отыскать
Мелькнувший моноплан.

Там шлем пилота пулей стал,
Там пулей стал полет —
И в честь бумажного хвоста
Включил мотор пилот.

Во сне летал, а наяву,
У эллинга, смеясь,
Пилот бидон кидал в траву
И трос крепил и тряс.

И рота стриженых солдат
Не отпускала хвост,
Пока пилот смотрел назад
Во весь пилотский рост.

Касторкой в крылья фыркал гном,
Касторку крыла пыль,
И сотрясал аэродром
Окружность в десять миль.

Во сне летал… И наяву —
Летал. Парил Икар,
Роняя крылья на траву
Трефовой тенью карт.

Топографический чертеж
Коробился сквозь пар,
И был на кукольный похож
Артиллерийский парк.

Но карты боя точный ромб
Подсчитывал масштаб,
Пуская вкось пилюли бомб
На черепичный штаб.

Во сне летал, а наяву
Со старта рвал любой
Рекорд, исколесив траву,
Торпедо-китобой,

Оса летала за осой,
Слыла за розу ось,
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.

Летело солнце — детский мяч,
Звенел мотор струной, —
И время брил безумный матч
Над взмыленной страной.

Голова к голове и к плечу плечо.
(Неужели карточный дом?)
От волос и глаз вокруг горячо,
Но ладони ласкают льдом.

У картонного замка, конечно, корь:
Бредят окна, коробит пульс.
И над пультами красных кулисных зорь
Заблудился в смычках Рауль.