Николай Горбачев - Ударная сила

И всем своим видом — чуть усталой позой, приспущенными веками, негромким, доверительным голосом — Бутаков словно бы говорил: «Ну, что ж, меня понуждают на откровение, оно мне не очень приятно, но я ничего не таю, честен и открыт перед вами».

Почувствовал ли он состояние Фурашова или понял, что нужный эффект достигнут, повернул лицо, — оно светилось, как у учителя, с достоинством отчитывающего своего полуневежественного ученика.

— Простите, перебил вас. Но... считал долгом уберечь от излишних наслоений в дальнейшем. К сожалению, дело в том, что пока ее нет... Нет «сигмы». Может быть, позднее... Что поделаешь, пока мы вынуждены идти от незнания к знанию. Пока так. — И умолк. Спокойно, буднично, не изменив позы. Только опять приспустил устало веки.

Секунду-две длилась тишина. Фурашов уже хотел рассказать про испытание, про эту линейку шкафов, на которой стояла новая «сигма». И тут в этой тишине раздался голос Сергея Умнова:

— Есть «сигма».

Голос — пресеченный волнением. Если бы Фурашов не видел, что это сказал Умнов, он бы подумал: сказал кто-то другой.

— Вы? Сергей Александрович? — чуть удивленно, негромко спросил Борис Силыч, полуобернувшись, будто еще не веря. — Но «сигма» на прогоне, на лабораторном стенде!

Янов в замешательстве потирал волосы, быстро взглянул на все еще стоявшего Фурашова и, видно, решил выручить:

— Товарищ Фурашов, у вас еще что-то есть?

— Есть, товарищ маршал! — Неожиданная поддержка Умнова придала ему силы. — Я прошу членов комиссии обратить внимание в протоколе на результаты, полученные по четвертой линейке шкафов... — Увидел: многие потянулись к протоколам, принялись листать. — Параметры по этим шкафам выше, чем по другим. Это не требует доказательств... Причина? На линейке шкафов во время последних испытаний были установлены новые блоки «сигмы»...

— Как установлены? — От лица Бутакова, от тонких его губ вроде отхлынула вся кровь — бледность стала заметнее.

— Да, Борис Силыч, эксперимент дал интересные результаты, — вновь сказал Умнов. Теперь голос был чище, тверже. Фурашов успел подумать: «Молодец Гигант! Для него это — геройство...»

— У меня все, товарищ маршал! — Фурашов сел, чувствуя мелкую дрожь.

— Что ж, товарищи, — весело проговорил Янов, — ситуация, как говорится, сложилась интересная. Прав командир части, по отчетам видно: параметры действительно лучше. Какие соображения у членов комиссии?

Чуть выпрямившись за столом, Бутаков негромко, но раздельно, веско сказал:

— При такой ситуации я прошу срок... в десять дней. Разберемся и доложим комиссии.

— Предложение резонное! — Янов легко вскинул брови. — Возражений нет?

Весомое, будто глыбой давившее раздражение испытывал Василин, поднимаясь к себе. Войдя в приемную, увидел: адъютант, склонившись над столом, читал. Перед ним лежала книжка малого формата, опять, должно быть, детективная. Поднялся лениво, оперся кулаками. «Верно, мышей ловить уже не может. И вот дальше этих детективов...» — мелькнуло у Василина, и он на секунду, точнее, на миг почувствовал взрывное помрачение. Рванул на себя бронзово-начищенную ручку обитой двери. В кабинете швырнул на край стола кожаную папку, ощутил слабость и испарину. Да, не те времена, не тот конь... А бывало, виртуоз — кавалерист, спортсмен, Василин туда, Василин сюда: рубка, скачки, спортивные снаряды... Закалка и сейчас дает себя знать. Но уже все не то и не так. Вот и перестук сердца не тот: то четкий, наполненный, то потише, вялый. Опять «звонок»?

Вытерся платком. Присесть в кресло, переждать? К черту! В кабинете сумрачно: кремово-кофейные шторы затянуты, как бы в мрачноватой сосредоточенности застыла мебель. У Янова она посовременнее, легче, изящней, а тут — стол, тяжелый, на бочкообразных ножках, стулья старой модели, с высокими спинками, каменной тяжести. А все адъютант расстарался, черт его! «Солидно, на уровне, товарищ командующий!» И шторы задраивает, мрак, как в тюрьме...

Василин шагнул к окну, дернул за витой шпур — хлынул медово-прозрачный свет. Василин подходил к каждому окну, дергал с остервенением шелковые шнуры, — режущая яркость залила кабинет, мириады пылинок мельтешили, словно мальки в солнечной, угретой заводи.

Устав и вместе с тем испытывая удовлетворение, точно от тяжелой, но важной работы, сел в кресло. Перебои в сердце не отпускали. Достал из кармашка металлическую блестящую капсулу. Таблетка под языком холодила, отдавала мятной сладостью. Света в кабинете теперь было много, Он проник во все закоулки, во все тайники — за сейф в углу, за дубовую дверь, ведущую в комнату отдыха, за портреты в узких золоченых рамах. Сейчас и мебель, минуту назад в сумраке казавшаяся нелепым нагромождением, при свете была не такой унылой — Василин уже мельком, спокойно взглянул на нее. И внезапно подумал: «А может, они, эти циркачи, правы?! «Катунь», «пасека», «луг»... Время другое, песни другие?»

Может быть, им действительно открывается что-то большее? Поди узнай. А тебе, Василин, пора вроде бы в распыл, в тираж? Согласишься? И, еще не сознавая до конца, почему так делает — просто скользнула мгновенная мысль, — надавил кнопку звонка в приемную.

Адъютант встал у двери подобранно, со знакомой напряженной готовностью в глазах; непривычно-резкий звонок насторожил его, да и поведение генерала там, в приемной, когда вернулся с заседания Госкомиссии, показалось странным: побледнел, качнулся... Что с ним? Василин же, взглянув на адъютанта, не сдерживаясь и всем видом — насупленным, строгим, ястребиной, нахохленной позой над столом, — всем этим как бы отрезая возможные возражения, проговорил:

— Скажите там... пусть описание этой системы, как ее?.. В общем, пусть принесут...

— «Сатурна»? Стотридцатки?

— На память можете себе оставить... Да в придачу этого Модеста... О «Катуни» говорю!

— О «Катуни»?! — Нескрываемое удивление прозвучало в протяжном голосе капитана. — Все шесть томов?

У Василина застучало в висках.

— Нечего переспрашивать... Читаете там... эту всякую литературу... — Махнул рукой. — Выполняйте!

— Слушаюсь, товарищ командующий!

В кабинете маршала Янова после заседания комиссии задержались министр Звягинцев, Главный конструктор Бутаков, Модест Петрович и представитель промышленности Волнотрубов. Стояли у стола, готовые уходить. Фурашов, чтоб не привлекать внимания — внес, мол, смуту да и тут лезет на глаза, — остановился в сторонке, позади Янова.

Как сквозь слой ваты, долетали голоса:

— Я понимаю, конечно, Борис Силыч прав: идем от незнания к знанию... Но для нас, военных, для дела обороны лишние километры, даже малое улучшение параметров... И если верно, что «сигма»... надо форсировать...