Никита Павлов - Чужаки

— Ну и что вы сделали?;-перебив выступающего, спросил Ершов.

— Да что? Как получили вашу телеграмму, сразу его в трибунал. А пушки отправили.

Заканчивая совещание, Ершов сказал:

— Врагов нужно уничтожать и немедленно. Нужно всеми мерами пресечь разгильдяйство и пьянство. Нужно внушить рабочим, что без хорошей работы железных дорог победы на фронте не будет. Железнодорожники — это те же фронтовики. Мы пошлем вам в помощь несколько десятков товарищей. Но спросим в первую очередь с вас, не забудьте этого.

Прошло немного времени, и военные грузы стали доставляться в несколько раз быстрее, чем это было раньше. Армия вздохнула свободнее.

Через несколько дней после приезда на место, к Ершову зашел знакомый чекист. Разговорившись, он сказал, что не знает, что делать с прибывшей из оставленных врагу районов партией арестованных, с которыми нет никаких документов.

— Вот делай теперь с ними что хочешь, — вздыхая, жаловался чекист. — Правда, начальник конвоя говорит, что при передачи ему арестованных кто-то сказал, что это заядлые контрреволюционеры, убийцы многих советских людей.

Но ведь слова к делу не пришьешь. — И он снова повторил: — Вот теперь и делай с ними что хочешь!

Выслушав чекиста, Ершов решил лично познакомиться с арестованными.

Ершов приехал к ним вместе с чекистом и начальником караула. Осмотревшись, прошел на середину барака и, поздоровавшись, сказал, что хочет выяснить, за что арестованы находящиеся здесь люди.

— А ты кто? Что за птица? — послышалось сзади.

Ершов объяснил, кто он и с какой целью пришел.

Раздвинув столпившихся людей, к нему подошел Мальцев. Да, это был Никита Мальцев, отец Машутки. Здесь же, у самой двери, понурив голову, сидела и ее мать. В тот момент, когда она, добившись свидания, разговаривала с мужем, в тюрьму прибыл конвой. Советские войска поспешно оставляли город, конвой должен был сопровождать арестованных в тыл. При выходе из тюрьмы мать и задержали. У ней не оказалось при себе никаких документов.

Начальник конвоя решил, что разобраться можно будет и потом, и приказал включить ее в состав арестованных.

Так отец и мать Машутки были увезены в глубь страны, как враги Советской власти.

Чтобы показать Ершову, с кем он имеет дело, Никита вынул из нагрудного кармана газету, развернул ее и подал Ершову удостоверение председателя сельского Совета. Он считал, что это удостоверение дает ему право говорить с представителем власти как выборному лицу.

— Вы можете мне верить или нет, это ваше дело, — косясь на чекиста, но обращаясь только к Ершову, сказал Мальцев. — Я знаю многих из этих людей, все они жертвы пробравшихся к власти преступников.

Ершов нахмурился.

— Сказать можно что угодно. Вы это лучше докажите.

— Доказывать можно тому, кто понимает. Мы доказывали, за это нас и тиранят. Кулаками рассуждают начальники наши, а не разумом. Вот беда…

— Не спорю. Может быть, и так, — согласился Ершов, садясь на подставленную ему кем-то скамейку. — Что ж, если начальники ошиблись, давайте разберемся.

Со всех сторон послышались одобряющие возгласы:

— Дело говорит!

— Знамо, самим лучше разобраться.

— Эсеры, сволочи, мутят все…

Прислушиваясь к выкрикам, Ершов искал в них нить для дальнейших разговоров. У него складывалось мнение, что часть арестованных простые, кем-то не понятые люди.

— Хорошо, граждане, давайте будем разбираться. С кого начнем?

— С Мальцева, — предложил Пронин. — Пусть он за всех рассказывает.

— Конечно, с него, председатель он…

— Ну что ж, давайте тогда, Мальцев, рассказывайте, как вы сюда попали? — предложил Ершов.

Волнуясь, Никита шаг за шагом рассказал историю своего ареста. Его рассказ Подтвердили все гавриловцы.

— Здесь из Гавриловки нас тринадцать человек, — заключая показания, говорил Пронин, — до революции у нас у всех было три лошади и шесть коров. У кулаков батрачили.

А теперь, смотрите, нас эта погань, Харин, самих в кулаки произвел. Даже не спросил, успели ли мы досыта хлеба наесться. А поди-ка, в активе числились, за Советскую Власть стояли, считали, что наша она, — и, взмахнув кулаком выкрикнул: — Убить надо было гада! Зря упустили. Тогда хотя знали бы, за что страдаем.

После двухчасовой беседы с арестованными, Ершов пришел к заключению, что большинство из них арестованы неправильно. Такого же мнения был и чекист. И вот, руководствуясь принципом: лучше освободить пятерых виновных, чем оставить в тюрьме одного невиновного, они решили всех их освободить. Сообщая об этом, Ершов сказал:

— Ну вот, кажется, и разобрались. Насколько мы правы, вы докажите своими поступками. — Он обвел внимательным взглядом посветлевшие лица окружающих его людей и добавил: — Завтра все идите в баню. Там вам дадут белье, а кому нужно и верхнюю одежду. Вымоетесь, отдохнете и вечером зайдите к нам: вместе подумаем, что делать дальше. — Он дал им адрес, куда прийти и велел начальнику караула снять охрану.

На следующий день к Ершову пришел один Мальцев. На немой вопрос Захара Михайловича «Неужели один?», он вынул из кармана список и положил его перед Ершовым.

— Все кроме двоих, — улыбаясь, сообщил Мальцев, — поручили мне просить вас зачислить добровольцами в Красную Армию.

— Вы думаете, будут воевать? — не скрывая радости, спросил Ершов.

— Думаю, что будут, — твердо ответил Мальцев, — народ наш, советский. Зря вот только их обидели. Ну, да они не сердятся. Согласились, что произошла ошибка. «Исправлять, — говорят, — будем так, как комиссар сказал, вместе».

Ершов пожал Мальцеву руку, он был явно взволнован решением освобожденных из-под ареста людей. «Уж если такие добровольцами идут в Красную Армию, — думал Ершов, — значит, Советская власть засела в умах простых людей крепко».

— Что бы вы предложили сделать? — обращаясь к Мальцеву, спросил Ершов. — Как снова укрепить авторитет советских органов в деревне?

Мальцев не задумываясь ответил:

— Надо покрепче нажимать на кулаков и не трогать середняков.

Ершов согласно кивнул головой. Беседуя с Мальцевым, Захар Михайлович подробно рассказал о курсе партии в деревне, о том что надо делать сейчас там практическим работникам, как бороться с перегибами и эсерствующими элементами, потом перевел разговор на военное положение.

Уходя от Ершова, Мальцев почувствовал себя, наконец, свободным, равноправным человеком.

Отправив жену к двоюродной сестре, что жила недалеко от Самары, Никита вместе с Семеном Прониным пошел в казарму. Бывшим пулеметчикам германской войны дали «Максима». Не мешкая, друзья оборудовали на дрожках площадку, устроили на ней два сиденья, установили пулемет, да так ловко, что он вращался по всему кругу и при надобности легко снимался на землю.