Никита Павлов - Чужаки

Сами знаем. Враг будет скоро наступать, мы не готовы. Как можно воевать при таком командовании полка? Пропадет полк, пропадут люди. Враг много выиграет.

Алексей слушал Ревеса с большим вниманием, беспокойство командира роты за судьбу полка невольно передавались и ему. «По-видимому, в полку что-то неладно, — думал Алексей, — иначе Ревес не стал бы говорить так».

— В вашем распоряжении есть телеграф. Доложите командиру дивизии, — посоветовал Алексей.

— Что телеграф, — возразил Ревес, — разве живой человек хуже? Я хочу, чтобы вы сказали об этом там в армии. В полку измена, как вы не понимаете?

— Товарищ Ревес, но вы тоже должны понять: мне могут не поверить. Ведь я здесь всего один день. Ревес стоял возбужденный.

— Но это важное дело, его так оставлять нельзя. Измена на фронте, вы понимаете?

— Понимаю и даю вам слово, что передам наш разговор там, в армии.

— Маркину передайте, говорят, он политкаторжанин, одной со мной партии. Я ему верю. Такие, как он, не подведут.

— Хорошо, я передам лично Маркину.

Ревес достал кисет с махоркой, предложил Алексею закурить, — Скажите ему, белые совсем скоро перейдут в наступление. У них постоянная связь с начальником штаба полка Грабским. Царский офицер, надо было расстрелять, а ему перебежчику от белых, доверили штаб полка. Теперь это штаб измены. Командир первого батальона Курочка предлагал мне начать бунт. Он хочет быть командиром полка, потом дивизии. Тогда, говорит, у нас будет полная свобода. Анархист — ему все равно, что белые, что красные.

— Знает ли об этом командир полка? — спросил Алексей.

— Не знаю. Может, он и хорош, но он всегда пьяный.

— Что же сказали Курочке вы?

— Что я сказал? Я сказал, что если будет бунт, то мои шесть пулеметов расстреляют батальон. Я коммунист, верю Ленину, Маркину тоже, Курочке нет.

— А как красноармейцы? — снова спросил Алексей.

Ревес погасил Догоравший окурок, пристально посмотрел на Алексея.

— Красноармейцы так, как везде. У меня в роте семь национальностей, все они рабочие, все будут умирать за Советскую власть.

Алексей поднялся, протянул руку.

— Мне нужно сейчас же ехать.

— Да, да. Именно сейчас, — заторопился Ревес. — Я помогу. В роте есть пара хороших запасных коней. Завтра будете там, у Маркина. Передайте ему: интернациональная рота будет до конца стоять за Советскую власть.

Алексей позвал Редькина, познакомил с Ревесом.

— Мне приказано срочно быть у товарища Маркина.

Ты остаешься командиром отряда. Приказываю держать отряд в боевой готовности.

Редькин вытянул руки по швам.

— Есть держать отряд в боевой готовности.

— И еще одно условие, Михаил: без меня ты не выполняешь никаких указаний, идущих от командования полка.

В штабе армии Алексей пробыл недолго. Дело, о котором просил его Ревес, приняло неожиданный оборот.

Выслушав доклад Алексея, Калашников поблагодарил его за проведенные партизанами операции.

— Ничего другого не скажешь, молодцы, — пожимая ему руку, говорил командарм, ласково смотря в лицо.

Все, что вами сделано, заслуживает похвалы. Я лично считаю результаты операции отличными. Да, да, очень хороши. Я так и доложу… — Командарм помолчал и добавил:

— Конечно, вам следовало бы отдохнуть. Если бы не эта проклятая кутерьма… — и замолчал, что-то обдумывая.

Алексей забеспокоился. Калашников может на этом разговор закончить, а он еще ничего не сказал о просьбе Ревеса. И, воспользовавшись паузой, Алексей сказал:

— Товарищ командир армии, я обязан сообщить вам очень важный разговор с командиром интернациональной роты — Ревесом.

Калашников поднял утомленные глаза, закинул за ухо упрямую прядь волос.

— Говорите, я слушаю. — Ревес уверяет, что начальник штаба третьего полка; Грабский — изменник, что он самостоятельно ведет с белыми переговоры и передает им важные сведения. Командир первого батальона Курочка предлагает ему начать бунт, что…

Командарм властно махнул рукой, и Алексей умолк на полуслове, решив, что его не хотят слушать.

— Знаю, знаю. Жаль, что вы опоздали с сообщением.

Беспорядки там начались несколько часов назад. Теперь дело не в сообщениях, а в том, как исправить положение.

В кабинет вошел Маркин, поздоровавшись с командармом, он сел около стола.

— Слышали, товарищ комиссар, про третий полк? — спросил командарм Маркина.

— Да. Вот только сейчас узнал.

Калашников сдвинул брови и зашагал по дорожке. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Алексей решил, что сейчас разразится буря. Но услышал ровный, спокойный голос:

— Пришла пора проверить работу особых отделов. Я прошу вас, Данила Иванович, заняться этим делом немедленно. Они или спят, или делают не то, что нужно, — и вдруг кулаком по столу. — Потерять целый полк без единого выстрела, это черт знает что такое…

Как бы продолжая мысль командарма, Маркин сказал:

— Просмотрели. Я сегодня же займусь вашим поручением. А сейчас мне хотелось бы посоветоваться, как спасти полк.

Командарм подошел к столу, что-то написал на листе бумаги, но тут же зачеркнул, снова написал и снова зачеркнул. Потом, повернувшись к комиссару, сказал:

— Я прикажу комиссару дивизии организовать отряд из коммунистов. Комдиву приказано быть в первой бригаде, возможно, потребуется сила.

— Я думаю, что мы должны использовать в первую очередь то, что есть на месте. — смотря на Калашникова, сказал Маркин.

— Да, да. Вы правы, — согласился Калашников, — я как раз об этом сейчас и размышлял, но не успел еще сказать. — Он на какую-то минуту запнулся, внимательно посмотрел на Алексея и, как видно, окончательно решившись, объявил тоном приказа:

— Одной из самых лучших мер, мне кажется, будет решение утвердить командиром третьего полка товарища Карпова, а начальником штаба товарища Ревеса. Партизаны и интернациональная рота — вот кто должен помочь нам ликвидировать мятеж. — Он снова, подошел к Алексею и, положив ему руку на плечо, продолжал:

— Я распоряжусь, чтобы к утру вас доставили в полк. Есть ли у вас вопросы?

— Все ясно, товарищ командарм, — ответил Карпов твердым голосом. — Разрешите заявить, что мной будет сделано все, чтобы полк смыл свой позор боевыми делами. — И, взглянув еще раз в сторону повеселевшего комиссара, сказал, что он готов немедленно ехать на место.

— Я полечу сейчас же, — поднимаясь, сказал Маркин, обращаясь к командарму. — Карпов приедет утром.

Командарм пожал Маркину руку.

— Правильно, Данила Иванович, летите…

Штаб взбунтовавшегося полка размещался в большом торговом селе. На площади, между двумя рядами магазинов, второй день шел митинг. Больше двух тысяч бойцов, побросав позиции, собрались в селе, говорили о международном положении и о том, почему мало дают хлеба, о военном коммунизме и плохих ботинках, о продразверстке и о не полученной вчера бойцами махорке.