Никита Павлов - Чужаки

Так прошла первая половина дня. Мобилизовав все силы, коммунисты отбивали яростные нападки эсеров, анархистов и других белогвардейских агентов.

— Кому верите? На кого руку поднимаете? — спрашивали они у бойцов. — К Колчаку хотите?

— А продразверстка зачем? — спрашивали люди. — Ботинки худые, хлеба по куску дают.

— Продразверстка — мера временная, вынужденная. Сами говорите, что хлеба мало дают, а где его взять, если кулаки не хотят его продавать. Голодом думают уморить и нас, и рабочих. Неужели не понимаете?

Под напором коммунистов бойцы начали сдаваться. Но в спор вступали явные белогвардейцы. Они ставили вопрос по-другому.

— Не хотим Советской власти, к черту. Это не свобода, а грабеж. У меня отца посадили, весь хлеб выгребли.

И споры разгорались с новой силой.

Видя, что в споре с коммунистами им не добиться перевеса, заводилы бунтовщиков решили действовать более решительно. После обеда они потребовали, чтобы выступил молчавший до этого командир полка.

На мост вылез шатающийся от только что выпитого самогона Звякин. Погрозив собравшимся кулаком, он сипло закричал:

— Армия! Это называется армия? Позицию бросили, негодяи. Кто разрешил?

Площадь взорвалась руганью.

— Пьяная сволочь, махорку куда девал? Почему вчера махорки не дали?

— Дома с отцов, а здесь с нас кровь пьете, гады!..

Пьяный командир полка все еще не видел надвинувшейся опасности. Он считал, что ему удасться унять расшумевшийся полк криком и угрозами., — Расходись! Сейчас же расходись на свои позиции, — снова загремел Звякин, грозно топнув по помосту ногой. Вы что думаете, я буду с вами церемониться… Позорить меня, члена партии левых эсеров, решили? Разойдись, расстреляю сукиных детей!..

— Врешь! — завизжал стоящий рядом с помостом Курочка, уловив условный знак Грабского. — Руки коротки!

— Мы сукины дети, а ты кто? — закричали со всех сторон.

— Заткните ему глотку!

К помосту бросилось несколько вооруженных человек. Почуяв опасность, Звякин схватился за наган, но вскочивший на помост Курочка, взмахнул блеснувшей на солнце шашкой, и командир полка, выронив наган, покатился с помоста.

— Вот она, свобода! — закричал Курочка, подняв вверх окровавленную шашку. — Вяжи коммунистов! Бей большевистских приспешников!

Коммунистов арестовали, но убили только комиссара полка. Остальных заперли в подвал и стали спорить, как с ними быть. В полку было немало людей, не одобрявших мятежа. Да и среди самих мятежников оказались люди, понимающие, что за это придется рассчитываться. Спорили до самого вечера, но так ничего и не решили. А утром около поселка приземлился самолет.

Первым к дому, где остановился комиссар, прискакал командир первого батальона. Привязав лошадь за тополь, Курочка пошел в помещение.

— А, комиссар? — отрыгивая перегаром самогона, прохрипел Курочка, перешагнув порог. — О командире полка вопрос решать приехали? Что же, давайте потолкуем…

— Может быть, вы сначала про беспорядки в полку скажете, — смотря на Курочку загоревшимся взглядом, спросил Маркин. — А потом уж о командире полка толковать будем…

— Нет! Я ставлю вопрос так, как его ставит каждая свободная личность. Полк хочет быть по-настоящему свободен. Я вам заявляю прямо: или вы утвердите меня командиром полка, или мы решим этот вопрос без вас.

— Ну что ж? Попробуйте решить. А мы не утвердим, — спокойно и совершенно твердо заявил Маркин.

— Утвердишь, — засмеялся Курочка, — винтовки и пулеметы у нас в руках. Заставим…

Комиссар медленно поднялся на ноги. Показал пальцем на стол:

— Клади оружие! В трибунале будем разговаривать!

— Ах, вот как! — хватаясь за шашку, закричал Курочка, шагнув к столу.

Прозвучал выстрел. Роняя шашку, Курочка схватился за грудь и, оседая, упал головой к двери.

Выйдя за ворота, Маркин отвязал от тополя лошадь, вскочил в седло и поскакал в роту Реверса, к партизанам.

Когда мятежники узнали о смерти Курочки, на площади снова начался митинг. Руководители мятежа поняли: медлить больше нельзя. Или они выиграют и поведут за собой полк, дивизию, армию, или проиграют и тогда дорога к белым на положении перебежчиков, без солдат. Позор…

До последнего момента Грабский держался в тени, стремясь представить себя беспристрастным Человеком, молча наблюдающим за ходом событий. Он видел, что у Курочки, очень много говорившего, сторонников от этого не прибывало. И он терпеливо ожидал, когда тот окончательно надоест солдатам. Теперь Курочки нет. Перед Грабским встала задача открыть карты. Анархисты готовили новую кандидатуру. Нужно было торопиться.

И вот, махая маленькими кулачками, он как юла, завертелся на небольшом помосте. Колкие зеленые глаза Грабского скользили по лицам людей.

— Дорогие товарищи, — то приседая, то подскакивая, говорил Грабский, — кто больше меня знает ваши нужды?

Не я ли всегда грудью защищал солдатские интересы. Не пора ли подумать, ради чего мы проливаем свою кровь? За что убиваем таких же трудовиков, как и сами? Неужели мы все еще не поняли, что кровь льется ради тех, кто из дает грабительские законы, за диктаторов. За тех, кто при помощи продразверстки и военного коммунизма грабит наших отцов и братьев? С чего ради мы должны за это воевать? — Грабский подбоченился и картинно положил руку на эфес шашки. — Если вы мне верите, вставайте под мое командование, и я завтра же объявляю об отмене на территории нашего полка всех советских законов. Долой военный коммунизм! — взмахнув кулачком, закричал Грабский. — Долой продразверстку! Завтра же к нам присоединятся все соседние полки, а потом дивизии и армии. Я уверяю, что наши сегодняшние враги окажутся нашими лучшими друзьями.

Грабский набрал в легкие воздуха, поднял вверх обе руки и хотел что-то еще добавить, но неожиданно услышал:

— Хватит болтать! Кончайте разговоры!

Грабский с недоумением взглянул в сторону. Рядом на подмостках стоял высокий, с развевающимися на ветру волосами, молодой человек. Взгляд незнакомца был настолько решителен, что Грабский невольно отступил в сторону и визгливо крикнул:

— Кто ты такой? Кто разрешил тебе здесь появляться?

— Молчать! — шагнув в сторону Грабского, прикрикнул незнакомец. — Я — командир полка, приказываю вам немедленно сойти с помоста.

Не ожидавший ничего подобного, Грабский растерялся, и то вопросительно смотрел на незнакомца, то на море красноармейских голов.

А тысячеголовая возбужденная толпа, жадная до всего нового, с недоумением и интересом смотрела на две фигуры, стоящие на помосте, ожидая, что скажет неизвестный человек.

Грабский решил во что бы то ни стало настроить полк против появившегося конкурента. Выскочив вперед, он громко закричал, показывая на незнакомца: