Тимофей Синицын (Пэля Пунух) - Стрела восстания

«Придем к Сундею — он придумает, как помешать увозу девки в самый острог, как вернуть ее с пути».

Но в чум Сундея ни его, ни братьев его не пустили сразу. Связав всем им руки и привязав друг другу, их оставили под надзором одного из стрельцов, а все остальные влезли в Сундеев чум.

Чтобы увидать Хулейку, Сундей стал все отрицать:

— Врет все Хулейко! Ничего такого не говаривал я ему! Про убийство ваших людей ничего не слыхивал. Про то, что на острог нападение задумано, тоже ничего не знаю, куда ненцы ушли — тоже не знаю. Как узнаешь про птицу — куда она летит? Ненцы — те же птицы: идут на оленях, куда хотят.

Сундею пригрозили пыткой каленым железом. [- 61 -]

— Всего сожгите — ничего сказать не могу! Потому — не знаю ничего.

Для острастки прижгли легонечко кисть левой руки у Сундея. Он страшно кричал, но твердил одно:

— Ничего не знаю!..

Он понимал, что отрицанием своим он утверждает в Ивашке веру в правильность слов Хулейки.

Но где же сам Хулейко? Или Ивашка не взял его с собой? Неужели расчеты Сундея провалились? Тогда труднее будет истребить Ивашку и всех его людей.

— А если мы самого Хулейку приведем да при тебе ему спрос учиним? — спросил Лучка, когда и после прижигания раскаленным железным прутом Сундей продолжал отрицать свой разговор с Хулейкой.

— Я так думаю: не видали вы Хулейки.

— Мы не видали Хулейки?! Ну, тогда ты его сам сейчас увидишь!

Тесно было жилье у Сундея: не могло оно вместить еще пяти человек. И Ивашка приказал:

— Все мужики пусть выйдут на волю! Сам вышел первым.

— Узнаешь? — насмешливо спросил он у Сундея, показывая на связанных.

Сундей сделал вид, что испугался встречи. Сразу заговорил виноватым голосом:

— Помилуй, воевода, — нарочно, для лести пустил он это словечко, — злые духи попутали меня.

Ивашке понравилось величание воеводой. Понравилось смиренство Сундея.

— Давно бы так-то, поганец ты старый... Рассказывай ныне про все, что знаешь, про замыслы поганого твоего пода.

— Расскажу. Все расскажу! — охотно согласился Сундей и вдруг запричитал: — Ой, рука, рука... Рвет руку — не могу терпеть!

— Не впал бы — не рвало! Неча, снявши голову, по волосам плакать! — буркнул Ивашка, сердце которого все еще теплело от слова «воевода».

Сундей замахал меж тем рукой и забормотал на непонятном даже Лучке-толмачу языке.

— Что ты бубнишь, старый черт? — заорал Ивашка. — Лучка! О чем бубнит этот дьявол? [- 62 -]

Лучка смущенно покрутил головой.

А Сундей все бубнил и бубнил на языке зауральских остяков, с которыми живал и Хулейко и язык которых знал, как и Сундей. Бубнил о том, что надо попризадержать Ивашку с людьми на день, а то и поболе. За это время соберутся ненецкие воины и возьмут в кольцо Ивашку. Вместе с Ивашкой, рядом с Ивашкой поедут они к острогу и по дороге к острогу перережут всех поимщиков, кроме двух, которых силой принудят выдать их перед воротами острога за аманатов. А когда раскроют ворота острога, тогда всем ворваться в острог, дома поджечь, воеводу и стрельцов перерезать.

— Чтобы сделать так, как говорю, надо задержать Ивашку, пока песец не захохочет. Захохочет песец — то сын Ичберей весть нам подаст, что воины готовы. Тогда надо убедить Ивашку идти к острогу. А чтобы была вера словам нашим, укажем им еще на одну семью. Поможем найти эту семью, только не сразу. Сын Ичберей скажет им, чтобы ждали гостей. Они будут говорить так, как мы с тобой.

Так закончил Сундей ни для кого не понятные, кроме Хулейки, причитания об обожженной руке.

Хулейко знал теперь все, что нужно. Верил он Сундею. Одного хотел: чтобы скорее захохотал песец. Догнал бы тогда Хулейко дочь еще по пути к острогу.

Прошло, однако, больше суток до того, как услыхали хохот песца.

Хулейко сказал Ивашке:

— Не пройдет, я так думаю, десятка дней, а уж на острог нападут.

— Надо скорее упредить воеводу, — сказал тогда Лучка Ивашке.

Ивашка велел ехать к Пустозерску.

Мало было в этом году аманатов с Ивашкой: жена Ичберея да еще жена Тырки, отысканного Хулейкой. Сундея, правда, тоже везли с собой, но того уж не в аманаты, а скорее на воеводскую расправу. Тем только и утешал себя Ивашка, что грозный воевода не будет бить его за Нерадивость: красивую девку воеводе он таки раздобыл!

Но и тут неприятность вышла: стали Хулейко и братья его проситься на службу к нему. [- 63 -]

— Нельзя нам теперь оставаться в тундре, — объяснил Хулейко. — Не в тундре, а у воеводы теперь можем мы себе защиту искать.

Посоветовавшись с Лучкой, Ивашко разрешил Хулейке с братьями ехать с ним к воеводе.

Подвигались к Пустозерскому острогу неторопливо: олени устали за последние двое суток. До Пустозерска же путь был не малый: на свежих оленях едва-едва дойти в сутки. А тут приходилось давать оленям подкормку, останавливаться.

На оленьих кормежках треть Ивашкиных людей отдыхала, остальные дежурили: боялся Ивашка, что нападут на него. А тут еще Хулейко с братьями навязался. Кто его знает, о чем он думает?! Да и Тайбарей — «этот старый дьявол» — изводит: нет-нет да и замашет рукой, залопочет. А что лопочет — и сам Лучка-толмач ни слова в ум не возьмет.

Около суток ехали, впрочем, благополучно. До Пустозерска оставалось еще часов пять пути. Ивашка начал было успокаиваться, как вдруг пошел снег.

— Не жалеть оленей! Попасть надо в острог, пока погода не разыгралась, — закричал Ивашка.

Стали оленей понукать длинными шестами-хореями. А Сундей стал беспрестанно выть непонятное.

В суеверный страх вгоняло Ивашку это вытье. Он подъехал, наконец, к Сундеевым саням и пригрозил:

— Заткни хайло, не то ножом заткну.

Снег падал все гуще и гуще. С задних саней уже плохо видны стали передние олени.

И тогда Хулейко и его братья, наученные Сундеем, запели:

Мы едем в стрельцы. Будем в доме жить, Воеводе служить, Избылых ловить. Олени бегут быстро. Снег падает густо...

Лучка переводил, а Ивашка хохотал:

— Ну и песня! Вот так песня!

А Хулейко с братьями пели все громче да вдруг как тикнули — мороз по спине у Ивашки прошелся! Показалось Ивашке — все кругом этим гиком наполнилось. [- 64 -]

Так оно и было: крик Хулейки и его братьев подхватили ненцы, ехавшие на белых оленях и сами в белых совиках вблизи Ивашкина обоза. Снегопад позволил им подойти совсем близко. Так близко, что через минуту после крика ни самого Ивашки, ни людей его в живых уже не было.

Не оправдались даже расчеты Сундея: не осталось ни одного в живых — так стремительно все произошло.

Из ненцев четверо оказались ранеными: трое с ножевыми ранами и один с огнестрельной.

Сундей кричал на сородичей:

— Зачем совет мой не исполнили? Зачем всех убили? Как в острог попадем? Не попасть в острог! Не поджечь острога! Что наделали! Пересмотрите всех, — нет ли хоть раненых? Кровь их остановить, дать им окрепнуть маленько да с ними в острог пробраться.