Тимофей Синицын (Пэля Пунух) - Стрела восстания

И Нетола понимала русский язык. От нее не ускользнула поэтому ни одна мелочь из всего, что при ней говорилось. С первой фразы стрельца она знала, какая участь ждет ее, и решила бороться до последней крайности, твердо веря, что отец ее вместе с Сундеем Тайбареем и другими карачеями вот-вот прилетят на Еыручку. (Она ведь больше знала о том, что происходит в тундре, чем посол Ивашки, и могла бы такое сказать воеводе, что у того и глаза бы на лоб полезли.) Не понимала она только одного — какая связь существует между ее именем и русским богом? Но видела, что воеводу это и тянет к ней, и страх наводит на него, и решила отыграться молчанием, незнайством, какими угодно средствами, лишь бы не называть своего имени. Назвать же имя, сказанное стрельцом, ее удерживал суеверный страх. Воевода — мужик (пусть поганый, а все же мужик), а и тот устрашился перевранного имени ее и молился своему богу. То правда: русский бог — поганый бог, и уж наверно злой. Злой же бог, хоть и поганый, может причинить ей зло. Нет, она не скажет ничего этому богу, чтобы он — чужой бог — ни на что не мог рассердиться. И пока все шло хорошо: воевода прогнал побитого толмача и сам едва дышит от усталости и от злости. Но что будет дальше?

Вот воевода уже отер пот с лица и с лысины полой кафтана и приближается к ней.

Вот он ласково берет ее за руку.

Она грубо выдергивает руку.

— Ох, не понимаешь ты ничего, дикарка! — укоризненно говорит он и манит ее в другую комнату.

«Идти, нет?» — думает она. И решает — идти.

Воевода берет тогда свечу и открывает дверь в другую комнату. [- 73 -]

Нетола видит окованные железом сундуки и постель. Делает невольно движение назад...

Глаза воеводы напоминали Нетоле осеннего хора. С такими же вот безумными глазами бьются хоры друг с другом.

Она знала, чем кончается эта битва.

Предотвратить битву и последствия ее можно было только одним — испугать хоров. Но как, чем испугать воеводу? Ага! Ему очень хотелось знать ее имя... Хорошо: она скажет ему имя, только не свое. Скажет имя своей матери, чтобы обмануть его бога. Она тычет себе в грудь пальцем и говорит:

— Мань Некуця Хулейко.

— Что ты говоришь? Это тебя так зовут?

Нетола не хочет, не имеет права показать, что знает русский язык. Да ей и надо время выиграть, больше ничего. И она говорит:

— Толмач!

— Толмача надо? Да?

— Та, та, толмач тара 1 .

Обрадовался воевода. Неистово захлопал в ладоши, вызывая служку.

Васька просунул голову в дверь:

— Звал, боярин?

— За толмачом лети! Да живо у меня!

— Одна нога там, другая — здесь, боярин, — отчеканил Васька, стремясь скрыть от воеводы гаденькую улыбочку, и побежал — оленю бы впору так-то бежать.

И десяти раз не прошелся взволнованный воевода взад и вперед по горнице, как влетел запыхавшийся Васька.

— Бежит, боярин!

— Бежит?.. Вот и ладно. А ты уходи.

В дверях столкнулся Васька с толмачом. Шепнул тому:

— Вот те крест, отобью у воеводы эту самоядочку.

У толмача голова была обмотана грязными тряпицами. Тряпицей был завязан и левый глаз; под правым же глазом лиловел кровоподтек. [- 74 -]

Скользнув взглядом по избитой физиономии толмача, воевода самодовольно усмехнулся.

— Кулак, — говорит, — мой не стал легче от того, что живу второй год здесь. Ты на своей роже испытал это сегодня, и знай: другой глаз вышибу у тебя, как не сумеешь поговорить с самоядкой.

— Я-то, боярин, говорю с ней, да она-то незнайкой прикидывается. О чем спрашивать прикажешь?

— Спроси, сколько ей годов? Толмач спросил.

— Двадцать, — ответила Нетола.

— Имя, имя спроси ныне, — заторопил воевода. Нетола назвала себя:

— Некуця.

— Как? Как? Как? — переспросил воевода.

— Некуця, — повторила Нетола.

— Не-ку...ча... Не-ку-ча... Некуча... И выдумают же, лешаки, имечко! Ха-ха-ха...

Воевода схватил со стола серебряный кубок и подал толмачу:

— На! Дарю тебе... Великую тяжесть снял ты с моего сердца. А ныне расспроси еще ее про отца, про мать, про всю семью. Да спроси, не охальничал ли над ней стрелец, с которым приехала.

Нетола назвала отца, а имена матери и остальных родственников переврала. На стрельца не пожаловалась.

После этого отпустил воевода толмача и пал ниц перед образом «Утоли моя печали».

— Прости ты меня, окаянного, пресвятая владычица! Греховодными, блудными мыслями помыслил о тебе я, грешник окаянный. Но не я, матушка пресвятая богородица, измыслил греховное, а всесильный дьявол — ты сама видела это — явился ко мне во образе стрельца и вселил в сердце мое мысли блудные, мысли греховные...

Долго и страстно казнился воевода перед образом. А Нетола горела ожиданием — вот-вот раздастся тревога, и тогда появятся перед нею отец и дядья и уведут ее от этого страшного воеводы, который разговаривает со своим богом.

«Не приедет отец, — думала Нетола, — тогда беды не [- 75 -] избежать: кончит воевода разговаривать с богом и за меня примется. Что буду делать?.. А еще раз толмача позову... А как да он не захочет вызывать — что тогда? Ой, беда! Ой-ой, беда!.. Скорее бы приезжал отец. Я бы выбежала на улицу, а то тут дух нехороший, спертый дух. Голова разбаливается от этого духу. Кружится голова. Ой-ой, беда!..»

Думала так и прислушивалась к уличным шорохам. Слышала, однако, лишь вой посадских собак. И знала: воют собаки на луну... Так, по собачьей привычке.

Время ползло медленно, как морж по льдине, а воевода все разговаривал и разговаривал со своим богом.

А собаки все выли и выли.

И не было никакой тревоги за стенами воеводских покоев.

И с каждой минутой ширилась, росла тревога в сердце Нетолы:

«Что буду делать? Ой-ой, что буду делать? Не могу придумать, как спасти себя. Ой-ой, не могу... А с отцом — беда! Беда, беда стряслась! Не было бы беды — давно бы пришел. Со мной тоже беда будет. Ой-ой, беда будет!.. Этот бог — воевода с ним разговаривает... Страшный, надо быть, бог? Боится воевода того бога — по всему видать. Вот бы такое придумать, чтобы воеводе показалось, будто этот бог меня под защиту взял. Как такое придумаешь?.. Ой-ой!.. Он кончил разговаривать с богом. А отца нет...»

Воевода устало поднялся с пола — спокойный, уверенный и властный.

Подошел к Нетоле и сказал:

— Красивая ты девка, Некуча. Полюбилась мне. Сказал бы ласковое слово тебе, да не понимаешь ты языка христианского. А поганого твоего языка сам я не понимаю и осквернять себя пониманием не хочу. На то у меня толмачи хлеб жрут.

На щеках Нетолы вспыхнул румянец: обрадовалась она, что упомянул воевода про толмача. Закивала головой, улыбаясь и ласково глядя на воеводу:

— Та, та. Толмач тара, толмач тара.

— Хе-хе-хе... А на что тебе еще толмач понадобился? В люботу играть толмач — помеха! — И воевода стиснул ее руки своими ручищами. [- 76 -]