Антон Макаренко - Том 2. Марш тридцатого года

Гедзь. Пошла посмотреть.

Из музыкантов. Жучок, куда же инструменты?

Жученко. Сейчас.

На верхней площадке Донченко.

Донченко. Знамя и музыканты, идите сюда. Остальные подождите здесь, никуда не ходите. Синенький здесь?

Синенький (с сигналкой) . Здесь, а что?

Донченко. Иди сюда. Жучок, иди, посоветуемся.

Жученко и Синенький взбежали наверх. На площадке они открывают совещание. Знаменщики и музыканты проходят в осевой коридор второго этажа. Со двора, окруженная толпой ребят, входит Торская.

Отдельные возгласы:

— Надежда Николаевна, здравствуйте.

— Товарищ Торская, напрасно с нами не поехали.

Торская. Хорошо было?

Голоса.

— Ого, хиба ж так?

— А чего у вас тут все разорено?

Торская. Федя, чего ты такой серьезный?

Романченко. Чего серьезный? Не серьезный. (Подает руку.) Здравствуйте. Вы здесь без нас еще не женились?

Торская. Нет, Федечка, не женились.

Романченко. То-то. А вы знаете, Вера Донченко чуть-чуть не женилась в Тифлисе.

Донченко (сверху) . Смотри, Федька, я тебе уши нарву.

Романченко. Видите, видите, значит, правда.

Торская. Разве тебе за правду всегда уши рвут?

Романченко. Почти всегда. А это правда. Чуть-чуть не женилась. Там такой к ней черный прилепился. Куда они ни пойдет, а он все… (Федька танцует, показывает, как приглашают на лезгинку) . А у Верки сердце, знаете, так и прыгает. (Показывает кулаком, как прыгает сердце.) Видите, видите?

Вера сбегает вниз и хватает Федьку за уши.

Романченко. Дежурный командир, а дерется, Запиши себя в рапорт…

Жученко (сверху) . Слушай, пацаны. Слушайте: обоз прибыл и стоит возле черной лестницы. Сейчас будет сигнал на работу. По сигналу разгрузите обоз и корзинки внесите в спальни. Каждый отряд пускай сейчас же выделит уборщиков, переодевайтесь и немедленно приступайте к уборке.

Голос. А где убирать?

Жученко. По старым отрядным участкам.

Голоса. Правильно.

Голос девочки. А где ведра и тряпки?

Жученко. Все получайте у коменданта. Синенький, давай сигнал.

Синенький трубит сигнал на работу. Выбегает во двор и повторяет сигнал. После сигнала кое-кто вбегает со двора, кричит.

Голоса:

— Какая работа?

— Куда заиграли?

Ответы:

— К обозу…

— На уборку.

Большинство разбегается: часть во двор, кое-кто по коридорам. В вестибюле остаются Жученко, Зырянский, Одарюк.

Зырянский. Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.

Жученко. Ты всегда паришься.

Зырянский. И в спальню его не пущу, пусть идет к маменьке.

Одарюк. Ох, и ленивый же парень.

Зырянский. Вышли на вокзал, прохожу по вагонам — баритон лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял. Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: «У меня не десять рук». Не могу я этого видеть.

Жученко. В совет надо.

Входят Шведов, Забегай и Блюм.

Блюм. А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.

Жученко. Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на дворе.

Одарюк. И без упаковки.

Блюм. Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший дом. Начальства — так звезд на небе немного меньше, а денег сколько выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А теперь — ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать тысяч рублей.

Шведов. Вот красота!

Зырянский. Наши соломорезки побоку.

Блюм. Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели, так сразу нашлись хозяева…

Жученко. Зато завод какой…

Входит Воробьев.

Воробьев. Здравствуйте.

Зырянский. Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего ты пристал к девочке?

Воробьев. Да как же я пристал?

Зырянский. Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути сколько хочешь, а головы девчатам крутить — это не твоя квалификация. А то я тебя скоро на солнышко развешу.

Блюм. Так они же влюблены, товарищи.

Зырянский. Как это — влюблены? Вот еще новость. Я тоже влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот принц на нее вытаращился.

Жученко. Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего собрания.

Воробьев. Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет права?

Шведов. Она коммунарка! Как это — взрослый человек? Права еще придумал…

Жученко. Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы коммуну взорвем в два счета.

Зырянский. Вас много охотников найдется с правами…

Блюм. Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять…

Зырянский. Так и знай — на общее собрание!..

Забегай. Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же, понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.

Воробьев. Как это?

Забегай. А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее — и удирать.

Жученко. А дальше?

Забегай. А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем. Это очень веселое дело.

Блюм. Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы догоните? Другой же машины нету… Однако глупости по бокам. Тебе, Петя, сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это Захаров сказал…

Воробьев. Есть.

Жученко. Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться будут.

Зырянский. Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал наверх.)

Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев. Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.

Воробьев. Федя, голубчик, иди сюда.

Романченко. А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?

Воробьев. Да, Федя, позови Наташу…

Федя. А покатаешь?

Воробьев. Ну, а как же, Федя!

Федя. Есть позвать Наташу.

Воробьев. Ну, чего ж ты кричишь?

Федька побежал наверх. Со двора входят Захаров, Дмитриевский, Троян, Григорьев.