Антон Макаренко - Том 2. Марш тридцатого года

Захаров. Значит, все ясно. Завтра начинаем работу. Работы хватит?

Дмитриевский. Работы хватит… но только… мальчики же не умеют…

Блюм. И откуда вы знаете, что они умеют? Надо учить. Я раньше не умел танцевать польку, а теперь уже сорок лет умею. Человек всегда сначала не умеет, а потом, так с ним уже и разговаривать невозможно: он все умеет…

Захаров. Молодец, Соломон. Вот он верит в коммунаров.

Блюм. А мало они разве работали? Ого… Как звери!..

Григорьев. Трусики работать — небольшая хитрость…

Блюм. Я готов это слушать, но только не от вас, товарищ Григорьев.

Григорьев. Почему?

Блюм. Потому что не сошьете пару трусиков, к вашему сведению. Вы же не умеете…

Троян. Технология трусиков и мне неизвестна…

Блюм. Но если вы способный человек, так я вас за два дня выучу.

Захаров. Трусики забудем. Все будет хорошо. Я пошел умываться. Пока. (Ушел через столовую.)

Троян. Мне коммунары понравились… Дисциплина.

Григорьев. Спасите мою душу… Какой толк с этой дисциплины! Увидите, как станки полетят. Они и красть будут…

Троян. Нет.

Григорьев. Будут.

Блюм. Это знаете что? Это авансовая клевета!

Дмитриевский. Давайте не предвосхищать событий.

Блюм. Мне нравится: события. Какие же это события? Это просто же безобразие!

Входит Воргунов.

Блюм. Скажите, Петр Петрович, коммунары будут красть?

Воргунов. Товарищ Блюм, насчет кражи я и за себя не ручаюсь…

Григорьев. Как вам понравились хозяева, Петр Петрович?

Воргунов. Вы мне сегодня нравитесь, во всяком случае, меньше. Я бы вам советовал поспешить со сверлильными.

Григорьев. Петр Петрович, все будет сделано. Не беспокойтесь.

Воргунов. Разрешите уж мне беспокоиться.

Все уходят наверх.

Наташа (выходит из столовой) . Петечка!

Воробьев обнимает ее, хочет поцеловать.

Наташа. Да что ты, увидят…

Воробьев. Наташа, знаешь что?

Наташа. У меня в голове такое делается. Ничего не знаю. Уже хлопцы догадываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.

Воробьев. Наташа, едем сейчас ко мне.

Наташа. Как это так?

Воробьев. Прямо ко мне на квартиру. Наташа, едем.

Наташа. Да что ты, Петр?

Воробьев. Наташа, а завтра в загс, запишемся — и все.

Наташа. А здесь как же?

Воробьев. Да… Черт… Никак. Вот просто едем. Честное слово, хорошо. Они хватятся, а тебя нет.

Наташа. Да они же прибегут за мной.

Воробьев. Куда там они прибегут? Они даже не знают, где я живу. Едем!

Наташа. Вот, смотри ты! Да как же? Я в белом платье.

Воробьев. Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается.

Наташа. А знаешь, верно. Ой, какой ты у меня молодец!

Воробьев. Чудачка, ведь шофер первой категории.

Наташа. А увидят?

Воробьев. Наташенька, ты же понимаешь, на машине, кто там увидит?

Наташа. Сейчас ехать?

Воробьев. Сейчас.

Наташа. Ой!

Воробьев. Ну, скорее. Вон машина стоит, видишь, садись и айда.

Наташа. Подожди минуточку. Я возьму белье и там еще…

Воробьев. Так я буду в машине. А ты им записочку какую-нибудь оставь. Все-таки, знаешь, ребята хорошие.

Наташа. Записочку?

Воробьев. Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую красавицу сделали. Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.

Наташа. Напишу.

Наташа убежала наверх. Воробьев вышел наружу. Входят один за другим пять мальчиков в трусиках и голошейках с тряпками и ведрами. Впереди со щеткой Зырянский. В вестибюле остановились.

Зырянский. Я так считаю: за час должны кончить столовую.

Голос. Можно и за час. А чего это Соломон Маркович плакал?

Зырянский. Только окна как следует мыть, а не то что размазал и бросил.

Другой голос. Тебя сразу не нашел, думал, ты утопился в Черном море.

Отряд ушел в столовую. Сверху спускается Вальченко, неловко останавливается и оглядывается.

Зырянский (из дверей столовой) . А вы кто такой?

Вальченко. Я — Вальченко, инженер. Я здесь работаю.

Зырянский. У нас в коммуне?

Вальченко. Да, у вас.

Зырянский. Так вы кого-нибудь здесь ожидаете? Или позвать, может?

Вальченко. Нет, собственно говоря, для меня никого звать не нужно.

Наверху показалась Наташа, увидела Зырянского, спряталась в коридор.

Зырянский. Влюбленные уже забегали, никакого спасения.

Вальченко. Товарищ коммунар, я вас не понимаю.

Зырянский. Влюбленные, что ж тут непонятного? Я тебе задам! (Грозит пальцем.)

Вальченко. Я вас не понял сразу.

Зырянский. Если им волю дать, этим влюбленным, жить нельзя будет. Их обязательно ловить нужно.

Торская входит.

Торская. Алешка все влюбленных преследует. Если вы влюбитесь, Иван Семенович, старайтесь Алешке на глаза не попадаться, заест.

Зырянский (уходя в столовую) . Влюбляйтесь, не бойтесь.

Вальченко. Я вас ожидаю.

Торская. А зачем я вам? Насчет инструментальной стали?

Вальченко. Как?

Торская. А может быть, вам нужно знать мое мнение об установке диаметрально-фрезерного «рейнекелис»?

Вальченко. Надежда Николаевна, вы все шутите.

Торская. Нет, я серьезно. Да постойте, Иван Семенович, постойте, голубчик. Как вам понравились наши коммунары?

Вальченко. Коммунары мне понравились. Красиво это. И музыка, и все. Только вот… все-таки, знаете, мальчики…

Торская. Что вы там лепечете? Какие мальчики? Они комсомольцы…

Вальченко. Нет, я так, знаете, конечно, это хорошо, что они комсомольцы…

Торская. Ах вы, чудак… Так что вам от меня нужно? Имейте в виду, что я имею разрешение говорить с вами только о слиянии душ…

Вальченко. От кого разрешение?

Торская. От вашего Вия.

Вальченко. Какого Вия?

Торская. А вот у Гоголя в одном производственном романе говорят (басом) . «Приведите Вия». Это значит пригласить самого высокого специалиста. И у вас такой Вий тоже есть…

Вальченко (смеется) . Ах, Воргунов…

Торская. Так вот… Вий распорядился, чтобы с молодыми инженерами я говорила только о слиянии душ. Можно еще о воробьях, но это уже в крайнем случае. Дело, видите ли, в том, что молодые инженеры оказались скоропортящимися. Знаете — не ближе одиннадцатого к паровозу. Это так пишут на вагонах, когда перевозят вас, молодых инженеров, и другие скоропортящиеся предметы: молоко, сметана, вообще…