Владислав Леонов - Деревянное солнышко

Но тот отмахивался, жадно высовываясь в дверцу. В волнении он не замечал, что все кабины распахнуты настежь.

Настороженно смотрел Василий Сергеевич Аверин: первый заместитель директора и главный агроном с детства побаивался Марьи Ивановны, с тех самых пор, как она отжарила его однажды крапивой, поймав в своих вишнях.

— Ну! — торопил Иван.

Но дверь не отворялась, не выпускала на драку Марью Ивановну.

Не утерпев, Иван выскочил на снег.

— Чего встал! Трогай! — закричал он таким голосом, чтобы Марья Ивановна непременно услыхала и вылетела.

— Чего горланишь? — нахмурился Василий Сергеевич.

Он подошел к Павлуне и стал рядом — на всякий случай. Здесь же стояли стеной Боря Байбара, Женька и Саныч. Подумав, выбрался и незнакомец.

И тут все увидели хозяйку. Она, торопясь, шагала из магазина, обе руки ее была заняты сумками, и это немного утешило Аверина. Марья Ивановна, поставив сумки возле жердины, направилась к механизаторам. Она не глядела на Аверина, на взопревшего Ивана Петрова, на бледного Саныча — она сверлила взглядом сына.

И парень, выпрямляясь, сказал звонким, срывающимся голосом:

— А мы все равно проедем? Поняла?!

Мать подошла близко. Павлуня смотрел ей прямо в лицо.

— Ну, чего ты? — пробормотал он, увидев в ее глазах растерянность. — Чего ты... Нам же надо...

— Мы весной огород вспашем! — поспешно сказал Аверин, норовя загородить собою Павлуню. — Бесплатно!

Но Марья Ивановна, так и не сказав ни слова, не замахнувшись на сына, быстрым шагом пошла к сумкам.

— Ну, поехали. — Павлуня поковылял к своему трактору.

— Поехали. — Женька первым влетел в кабину, искоса поглядывая на Марью Ивановну, застывшую у плетня.

Зарычали моторы, закрутились колеса. Павлуня провел трактор с тяжелой тележкой по самой кромке большого огорода Марьи Ивановны, а хозяйка не шелохнулась.

Иван Петров, чертыхнувшись, захлопнул дверцу и покатил следом. Он газовал так, чтобы хоть визгом двигателя расшевелить Пашкину мать. Но она застыла.

— На́ тебе! — Иван проехал по огороду. Оглянулся в немалой тревоге.

Марья Ивановна уходила в дом со своими сумками. Закрылась за ней дверь. Не ожили занавески.

— Очумела баба! — пробормотал Иван.

Одна смутная надежда осталась у него: может быть, хоть кто-то бесславно увязнет в овраге. Но и тут проклятому Пашке повезло: мало того, что загороженный домами овраг совсем не замела метель, колонну еще поджидал мощный гусеничный трактор, который прокатал широкую плотную колею через кусты до самого леса. А Павлуня к тому же ухитрился так провести весь обоз по краю оврага, что Иван с этого дня и часа понял окончательно: дуракам счастье.

— Господи, хоть ручей не подкачай! — взмолился он.

Но и ручей подкачал: как своих, пропустил механизаторов, не сотворив им вреда. Ивана так и толкало под руку по старой памяти вильнуть в канаву. Но, поглядев на колючую воду, Петров вздрогнул. Теперь-то уж никто не поверит, что он засел по ошибке. И Пашка, ясное дело, не полезет спасать его, а, чего доброго, самого Ивана погонят в кипящую черноту.

Благополучно переехав через ручей, Иван от всего своего разбитого сердца пожелал ему:

— Чтоб ты треснул!

— Что? — спросил повеселевший представитель.

— Ничего! — отрубил Иван и надолго замкнул уста.

Впереди пошла укрытая лесом чистая дорога, и застрять в таком месте смог бы только самый последний болван. А там, в посветлевшей дали, уже показались красные фермы...

Иван Петров отвернулся, когда представитель монтажников тряс Павлуне руку, норовя выдернуть ее из плеча.

— Спасибо! — говорил представитель, сверкая очками и улыбкой. — От всего коллектива!

— Если что — приезжайте! — подсунулся Женька, протягивая свою ладонь.

Представитель пожал ее с удовольствием и подарил Женьке «огромное спасибо». Паренек отошел, чтобы не уронить это слово, с таким трудом добытое. Иван Петров смотрел на него, усмехаясь.

— Спасибо вам, товарищ! — стиснул его руку очкастый представитель. — Что бы я без вас делал!

— Ладно, чего там, — опустил глаза Иван.

Когда ехали обратно с пустыми тележками, Женька все ломал голову над одним вопросом: почему это Марья Ивановна так свободно, без криков пропустила их через свои владения? Хотел спросить у товарища, но впервые, пожалуй, не посмел: Павлуня сидел за рулем такой вдохновенный, что отрывать его от дела было грешно. Усталые трактора один за другим становились на свои места у мастерской. Смолкали двигатели, медленно выползал из-под навеса тяжелый сизый соляровый дым. Скоро во дворе стало тихо. Измученные механизаторы молчали, да и машины, казалось, закрыли бы свои большие глаза, если б умели. Женька тоже присмирел, глядел на белый пушистый снег, летящий на фонари, словно рой ночных мотыльков.

— А это еще кто? — вдруг спросил он.

Возле тракторов потерянно бродила одинокая лошадка без седла и уздечки. Женька подбежал к ней, присмотрелся и закричал:

— Пашка! Это Варвара!

Механизаторы называли лошадку по имени, каждый норовил похлопать ее по гладкой шее, сказать доброе слово. Варвара равнодушно принимала эти ласки от людей, пропахших железом да соляркой. Ни от одного из них не пахло махоркой, как от Трофима.

— Ну, чего? — тихо спросил ее Павлуня.

Лошадь оглянулась на голос и, минуя все ласковые руки, прямехонько направилась к Алексеичу. Подойдя, ткнулась губами в его ладони, замерла так.

Их окружили механизаторы, ничего не говорили, смотрели молча. Только Иван не утерпел:

— Грамотная. Знает, куда примазаться. Прямо к Пашке! А Пашка нынче у начальства в большой чести.

Павлуня, не обращая внимания на злые слова, сперва сам угостил лошадку хлебом, потом дал корочку Женьке, чтобы тоже покормил Варварушку да порадовался.

«Пустяками занимаются!» — сказала бы на это деловитая Марья Ивановна, не терпевшая, когда сын возился с лошадьми да с собаками, с хромыми кошками и подстреленными воробьями.

Павлуня с Женькой вместе повели нежданную гостью в конюшню. Варвара брела следом, как привязанная, хотя Павлуня не позвал ее, а просто повернулся и пошел.

— Дуров! — сказал ядовито Иван.

— Дурак, — вздохнул Женька и обратился к Павлуне: — А ты верхом! Чего ноги-то бить, когда кобыла рядом?

— Не кобыла, а Варвара, — возразил Павлуня.

Показалась конюшня — низкая крыша, ветхие стены. Осталось только дорогу перейти — и лошадка дома. Но на дороге крепко стояла Марья Ивановна и смотрела на всю троицу. В сумерках Женька не видел, как она смотрела, но он сразу заметил кулаки, упертые в бока.

— Не бойся! — шепнул он.

Марья Ивановна шевельнулась:

— Явился? — Голос у нее был глухой, усталый. — Чьи еще огороды давил?

Женька бойко ответил ей: