Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— А вот не повесили, — серьезно, не отвечая на улыбку, отозвалась женщина.

— А евангелие ведь лежит?..

— А как же. Без него нет жизни… Вот и проезжим помогаем. А почему? Деньги? Конечно, от денег в хозяйстве никто не откажется… а помогаем потому, что сказано: стучи — и отворится…

Она говорила таким же ровным, благостным голосом, как и ее муж, но глаза выдавали ее: слишком они были горячие и жадные. Как такая женщина могла быть женой старого человека? Впрочем, в сектантстве своя страсти…

Хозяин вернулся, когда Грифцов пил холодное молоко с черным хлебом и слушал слова хозяйки о том, что пусть пан пьет и кушает совершенно спокойно: сюда никто из стражников никогда не заходит… Такой уж порядок, что они сюда не заходят…

— Якименко не вернулся, — сообщил хозяин, поставил в угол посошок и сел на скамью. — Поведет пана Янэк…

— А вот я бы пану не так посоветовала… Пусть дождался бы Якименки.

Женщина мягким, красивым движением поправила косынку на голове и стала собирать со стола.

— Пустое! — отозвался хозяин. — Пусть пан не думает, что это что-нибудь для пана значит. И тот и другой контрабандисты такие, что пан пройдет с ними через границу, как игла через мешок.

План наметили такой: под вечер к дому подъедет извозчик и отвезет Грифцова до Жванцев, что у самой границы. Что касается денег, то деньги полагается заплатить за все сейчас.

Грифцов заплатил деньги и растянулся на лавке, хозяева ушли в соседнюю комнату. Там все стихло. Спали они или молились?

Грифцов задремал. Проснулся он оттого, что почувствовал на себе взгляд.

Около него стоял черный горбоносый человек и смотрел на него, вытянув шею.

— То я — Янэк, — отрекомендовался горбоносый и прошел к хозяевам.

Через стену доносились голоса. Часто упоминался Якименко. И то, что он так часто упоминался, не понравилось Грифцову. Когда хозяин и контрабандист ушли, он спросил хозяйку:

— Послушай, хозяйка, почему ты советовала мне подождать Якименку? Что он, опытнее?

— Опытнее, известно, но Янэк тоже опытный… Тут такой порядок, что водит то один, то другой. Сейчас должен вести Якименко.

— Но ведь его нет?

— Это верно, что его нет.

— Так как же он меня поведет, если его нет? Я не могу его ждать.

— Янэк поведет, так не будете ждать…

Грифцов почувствовал, что здесь он не более чем щепка посреди несущейся реки. Что он может понять, на что он может воздействовать? Якименко или Янэк?! Но сегодня ночью он должен перейти границу — и перейдет.

Солнце садилось. Розовым налетом покрылся пыльный булыжник улицы, зазолотели и порозовели белые стены хат, вспыхнули окна. По улице шел полицейский офицер, за ним следовал городовой. Они задержались около хаты и даже посмотрели на окно, за которым стоял Грифцов. Но полиция прошла, подъехал извозчик, хозяин вошел и сказал благостным голосом:

— Ну вот, пане, все и готово.

Хозяйка, мягко ступая по глиняному полу босыми ногами, вынесла чемодан; лицо ее было строго, но глаза горели, и она старалась прикрывать их веками.

— С богом, с богом, погуляйте там на свободе…

В Америку, должно быть, едете?

— Конечно, в Америку… а то куда ж еще?!

Сел в бричку. Конек был невысоконький, но плотный, бричка рыжая от старости, солнца, пыли.

Наконец-то!

Проехали базарную площадь. Базар давно кончился, но кое-где еще стояли возы и торговки копошились около мешков… Пахло сеном, навозом, птичьим пером. В конце площади, у трактира, разговаривали стражники. Извозчик, как нарочно, направился прямо к трактиру, и, когда поравнялся с ним, из трактира выбежал Янэк и вскочил на козлы.

И все это на глазах у стражников, которые спокойно смотрели, как бричка медленно увозила своих пассажиров по направлению к границе. Еще несколько домиков — и забелело шоссе среди холмов и дубрав. Через десять верст Жванцы!

Из-за плетня последнего домика вышел высокий мужчина в серой куртке, в деревенской соломенной шляпе, всмотрелся в едущих и крикнул:

— Куда это ты, Янэк?

Янэк огрызнулся:

— Куда требуется!..

Возница хлестнул по коньку.

— Ты смотри у меня, Янэк, к чертовой матеря! — крикнул мужчина.

Извозчик снова хлестнул по коньку, бричка, вздымая пыль, быстро покатилась под гору…

— Кто это? — спросил Грифцов.

— Да Якименко, — неохотно отозвался горбоносый.

Пустынно было на этой дороге. Встретился воз, прошла баба босиком, бережливо перекинув через плечо башмаки.

Сумерки. Янэк дымил трубкой, равнодушно поглядывая по сторонам, Однажды обернулся к седоку и сказал внушительно:

— А вы, пане, ни о чем не беспокойтесь… У нас этого не бывает, чтобы не перейти границу… этот хлеб кушаем.

Грифцов и сам думал так.

В Жванцах остановились в еврейской хатенке. На широкой деревянной кровати, поперек ее, в ногах, спали трое детей.

Грифцов ел фаршированную щуку. Янэк исчез, сказав:

— Будем переходить после двух часов.

Хозяйка, полная женщина в парике, из-под которого проглядывали собственные волосы, присела на постель и, склонив голову к подушке, задремала, хозяин сапожничал в углу…

— Вы бы тоже ложились, — посоветовал Грифцов. — Придет Янэк, мы с ним тихонько и уйдем… А то ведь поздно, вы устали.

— Я устал? Разве мне есть когда уставать?

Время приближалось к двум часам, сейчас подойдет Янэк… Грифцов переоделся в черный костюм, вынул из чемодана пальто.

И не сразу он понял, что это такое, когда в сенях затопали, забренчали, в дверь застучали и хозяин с испугом вскочил.

— Пане, пане, — бормотал он, хватаясь за дверной крюк; другого выхода из комнаты не было.

Дверь распахнулась, в хату ввалился ротмистр и два десятка стражников. Шашки наголо.

Ротмистр подскочил к Грифцову:

— Именем закона арестую вас!

Грифцов пожал плечами:

— Для того чтоб арестовать меня одного, вы привели два десятка солдат?

Ротмистр опешил, опустил клинок и стал неловко вгонять его в ножны.

По бокам Грифцова стали два стражника.

Его вывели.

Ему казалось, что его охватит отчаяние. После такого длинного и трудного пути, за десять минут до перехода! Но его не охватило отчаяние; неожиданно для себя он почувствовал себя просто и спокойно.

Его водворили в казарму, в маленькую комнатку, поставив снаружи часового.

Через час дверь приоткрылась, в комнату просунулась рука часового; в ней была записка.

Писал Янэк. Крупными каракулями он сообщал, что виной всему Якименко: когда он увидел, что Янэк повез пассажира, он рассердился, что его «обошли», и донес. Донес потому, что думал, что пан простой эмигрант, едет себе в Америку искать счастья… А Янэк думает, что пан не простой эмигрант, а политический, и готов рвать на себе волосы от такого несчастья.