Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Однако никто сопку не штурмовал. Поднималось на сопку всего несколько человек, они были отогнаны выстрелами или уничтожены.

Логунов принял роту. Второй субалтерн, подпоручик Аджимамудов, сказал:

— Мир праху нашего Шапкина. Не дождется его жена. А она у него хорошая. Пироги печет — из-за стола не встанешь.

Свистунов расположил солдат на высотке не по-уставному, плечом к плечу, что всегда приводило к большим жертвам, а на значительном друг от друга расстоянии. Обошел в возникающем рассвете роты, проследил, чтобы солдаты поели; батальонная кухня с двух часов ночи варила кашу с мясом, а ротные дневальные кипятили чай.

В шесть утра по высотке и по окопам 21-го полка ударили японские орудия.

Снаряды падали в реку, разрывались на вершине, на правом и левом склонах, но ни один снаряд не упал на хорошо укрытый северный склон, где сейчас расположился батальон.

Емельянов лежал вытянувшись, подложив руки под голову. Ко всяким обстрелам он был теперь равнодушен. Ему казалось, что он вообще неуязвим. Когда-то он не решился пройти по карнизу сопки. Не ходил он никогда но таким карнизам, — ходил по мягким песчаным холмам да проселкам. А теперь он пройдет по веревке, если протянуть ее между этими горами. Страх пропал. Не убют его в бою. Кому что написано на роду. Ему написано, что его не убьют. Приедет он домой, к Наталье. От Натальи получил письмо, пишет, что с хозяйством справляется. А о барине Валевском ни слова…

Должно быть, японцы скоро пойдут в атаку, надо еще разок осмотреть винтовку.

Емельянов осматривает винтовку, сумку с патронами, штык — все в порядке… Да, вот какое дело — война! Не Емельянов ее выдумал, что поделаешь. Отец его воевал, дед воевал… Все люди спокон века воюют… Что это, прости господи, за порядок такой?

Корж подошел, не пригибаясь, во весь рост, и попросил табачку.

— Стряслась оказия, весь вышел!

Емельянов вынул кисет. Корж осторожно, двумя пальцами, полез в кисет и вздохнул:

— До чего много он истребляет по нас этого огня! Богат шибко, что ли?

Емельянов не успел ответить: с гребня высотки раздались пронзительные свистки, солдаты и офицеры бросились каждый к своему месту.

Логунов лег рядом с Хвостовым. Японцы вышли из того самого ущелья, по которому ночью ходила разведка, и скрылись в дубовой роще. Но роща была невелика, через несколько минут цепи выбежали на болотистый берег Лян-хэ. Неведомский, до сего времени молчавший, стал расстреливать их шрапнелью.

Японцы шли, однако уже не так, как под Вафаньгоу, когда за передовыми цепями двигались сомкнутые колонны резерва, — сейчас они шли редкими цепями без всякого резерва. Широкие цепи, как волны, выкатывались из рощи.

С одной стороны, здесь было полезное нововведение, с другой — японцы не прижимались на этот раз к земле, не залегали, не заползали за камни; они шли открыто, во весь рост, подобно русским, презирая огонь и смерть. Логунов не знал, что это наступала императорская гвардия Асады. Вдруг Логунов увидел такие же многочисленные цепи, направлявшиеся в обход высотки.

Он ждал, что Неведомский ударит и по этим обходящим колоннам, но капитан только изредка бросал туда снаряд, другой. У него не хватало орудий. А сколько пушек вчера увезли с позиций!

В самом деле, пушки они жалеют, а людей, которые погибнут из-за отсутствия пушек, не жалеют!

— Преступники! — громко сказал Логунов и понял, что никогда не простит «им» этих увезенных пушек.

Перед ним уходили вдаль вершины сопок. Они были разные — одни мягкие, округлые, точно кто-то поставил ряды изумрудных шатров, другие — острые, конусообразные, стремившиеся ввысь. Успокаивала и завораживала глаз эта картина гор, темно-синих ущелий, глубоких распадков, блистающих разноцветных скал. Как странно, что эти горы — горы войны, где ему и другим русским надо драться не на жизнь, а на смерть!

Свистунов шел вдоль гребня высотки, наблюдая за атакующими. Человеческие волны приближались к окопам 21-го полка. В бинокль Свистунов увидел Новицкого, стоявшего во весь рост на окопе. Не одобряя этого, Свистунов сам шел по гребню также во весь рост. Шел спокойно, чтобы солдаты видели, что ничего особенного не представляет собой яростная японская атака.

Но наблюдать за боем у окопов 21-го полка ему не пришлось. Обходящие высотку цепи противника, и не обстреливаемые Неведомским, спокойно переправились через реку и стремительно бросились вперед.

— Смелым бог владеет! — сказал Свистунов Волкобою. — Бери своих охотников, мою первую роту, и, вон видишь ту расщелинку, — оттуда ударишь им во фланг!

На восточной стороне Янзелинского перевала две группы сопок, розоватые в утре, спускались к Лян-хэ, образуя узкий, хорошо прикрытый выход к реке.

Волкобой бегом повел туда отряд.

А у высотки уже кипел бой. Три роты Свистунова отбивали атаку императорской гвардии.

Свистунов, постоянно совершавший должностное преступление — излишнюю трату патронов на учебную стрельбу, — выучил стрелять свой батальон.

Огонь рот был плотен и точен. Императорская гвардия не вынесла огня и залегла.

Через полчаса гвардия поползла. Она забыла свою гордость, свое презрение к смерти; гвардейцы ползли так же, как простые линейные полки.

Перед высоткой торчали мелкие скалы, камни, наваленные стихиями, за камнями возвышались утесы. Тут японцам было бы совсем хорошо, но земля кипела от пуль, и, не добравшись до укрытия, гвардейцы перестали ползти.

На подмогу шел резервный полк. Он еще не рассыпался цепями, место атаки было не менее чем в версте. Полк проходил мимо ущелья, намереваясь обойти высотку с северной стороны. Ущелье было как все ущелья, японцы привыкли к ним, знали их. Полковник Кондо ехал сзади. Все его мысли были сосредоточены на предстоящей атаке.

Из ущелья раздались тяжелые ровные залпы. Ни офицеры, ни солдаты сначала им как-то даже не поверили: известно было, что русских в ущелье нет. Но залпы следовали за залпами, и японцы падали на землю.

Кондо спешился и приказал взять ущелье штурмом, фронтальной атакой.

С длинной широкой саблей в руке он суетился среди своих солдат, подбадривал их и ничего не мог понять, когда роты его, быстро бежавшие вперед, замялись, а потом так же быстро побежали назад.

Вытаращив глаза, размахивая саблей, прыгал он на месте, пытаясь остановить бегущих. Наконец поток увлек его, и он побежал вместе с солдатами. Теперь Кондо оказался впереди и, хотя понимал, что это немыслимо, несся во всю силу своих ног.

Логунов и Волкобой стояли за камнем. Пришла победа, слышались веселые разговоры и шутки солдат. Отряд не понес потерь.

Логунов сказал Волкобою:

— А я все думаю, какая это простая штука — бой. От сотворения мира форма одна и та же: ищут противника, нападают на него и убивают всеми доступными способами. Вся война, вся мудрость и вся философия тут.