Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Вытер грязной тряпкой потное лицо, поднял на плечо длинное коромысло и пошел по улице тряским быстрым шагом.

Отца не было дома. Ши Куэн сидела на пороге своей комнаты и читала рассказы Ляо Чжао.

Она внимательно посмотрела на молодого человека, на его темное пыльное лицо.

— Нет, нет, я его не видела уже и вчера. По-видимому, уехал по делам.

Хэй-ки выбежал на улицу, вскочил в колясочку, и рикша устремился вперед.

Что теперь можно сделать? Даже денег нет под руками. Но чему помогут теперь деньги!

— Вот они! — крикнул рикша, догоняя процессию.

Хэй-ки прыгнул на мостовую, вмешался в толпу.

Среди зевак он разглядел многих членов союза.

Руки Якова Ли были скручены за спиной, ноги вогнаны в колодки; лошадь, медленно шагая, влекла его к смерти.

Хэй-ки, расталкивая встречных, пробирался к повозке. Хоть побыть возле друга в его последние минуты!

Он уже был близко, крик «Я-ша» уже готов был сорваться с его губ, но в это время огромный русский солдат вошел в толпу, как слон входит в реку. Вокруг телеги стало пусто. Все дальнейшее произошло стремительно: стража дзянь-дзюня бежала, Яша стоял на земле, что-то говорил, с ним говорили русские, ему подносили пиво. Сердце Хэй-ки колотилось так, как не колотилось никогда.

И вдруг появился русский офицер, китайские солдаты снова схватили Якова, повалили, поволокли.

Телега направилась в обратную сторону — к тюрьме. Хэй-ки шел сзади. Когда Якова вводили в ворота тюрьмы, им удалось обменяться взглядами. Потом Хэй-ки обошел стены, они были толстые, с башнями на углах. У ворот расхаживали часовые.

На обратном пути Хэй-ки встретил Ван Дуна. В синей куртке, распахнутой на голой груди, с подбритым лбом и тонкой косой до пояса, Ван шагал, опустив голову.

Шли вместе и молчали.

Недалеко от дома Цзенов чернела обширная лужа. Грузные свиньи бродили по вязкой земле.

Ван Дун остановился около лужи и сказал:

— Они побоялись казнить сегодня. В числе стражи есть члены союза. Вам, уполномоченному, надо с ними переговорить.

— Устройте мне с ними встречу, — быстро сказал Хэй-ки.

Отец все еще отсутствовал, — это было плохо, потому что могли потребоваться деньги.

Хэй-ки зашел к бабушке. Старуха лежала на канах, около нее стояла лампочка, ларец с опиумом и валялась старинная трубка. Бабушка только что проснулась и была в сквернейшем настроении — фаине, которое всегда бывает у курильщиков опиума после опиумного сна.

— У меня сбережений нет, — сказала она. — А зачем тебе деньги? Ты тоже начал курить? В молодых годах не стоит, вот поживешь… Жизнь, впрочем, ничего не стоит…

Она закрыла глаза. Ее обрюзгшее лицо отобразило величайшую скуку.

— Вы очень сумрачны, — сказала Ши Куэн, когда Хэй-ки проходил мимо.

На женщине были широкие голубые штаны, широкий красный кушак перепоясывал талию, плечи прикрывала золотистая шелковая кофта. Ши Куэн сидела на пороге, тут же лежала книжка и на подносике сладкий пирог.

— Вы сегодня, я вижу, и не обедали, съешьте хоть сладкого.

Пирог был из жирного крутого теста, начиненный мандариновым вареньем.

— В самом деле, — сказал Хэй-ки, присаживаясь около блюда.

Он посмотрел в глаза женщины, полные спокойного света, на легкую улыбку, раздвинувшую губы, на вязанье в ее руках и сказал:

— Я понимаю дядю, когда, побыв с вами, он шел писать стихи.

Сказал серьезно, без улыбки, как сказал бы, взглянув на хорошую картину: вот хорошая картина!

Она поняла его и перестала улыбаться.

Хэй-ки прошел к воротам. Сторож Ляо дежурил у ворот… Старое, морщинистое лицо с седыми усами, опущенными книзу, Хэй-ки помнил еще не таким старым, — тогда в солнечные дни Ляо не носил ватной куртки.

— Чжан Синь-фу сегодня печален, — сообщил старик. — Говорят, в его ляоянском доме снова неблагополучно. Японцы? — Старик произнес это слово полувопросительно и почмокал губами.

До вечера Хэй-ки ждал на дворе разносчика, и ему уже стало казаться, что предприятие Ван Дуна окончилось неудачей.

Бабушка и дедушка отправились в столовую ужинать. Ши Куэн, не имея еще в семье определенного положения, осталась у себя. Хэй-ки наскоро поел лапши из теста и морской травы, съел двух раков и опять вышел во двор.

Разносчик стоял посреди двора у своих корзин.

Лавки уже закрывались, торгующие на лотках, на циновках, на земле сворачивали свою торговлю.

Харчевня против тюрьмы тоже закрывалась, но разносчик и Хэй-ки проникли через заднюю дверь.

В углу, за столом, курил солдат.

— Вы служите в батальоне дзянь-дзюня? — спросил Хэй-ки, когда они обменялись условными словами и знаками. — Решение союза таково, что вы должны помочь бежать Якову Ли.

Они стали обсуждать различные способы побега… Даже если многих подкупить, Яков Ли уйдет из тюрьмы только при одном условии: вместо него в тюрьме должен оказаться другой, И этого другого казнят. Потому что дзянь-дзюнь лично заинтересован в смерти Якова Ли. Он сам приказал, он сам и спросит.

— Другой — но кто?

— Это решит Ли Шу-лин, — сказал солдат.

— Ли Шу-лин далеко!

— Надо торопиться, надо торопиться!

Рикша отвез Хэй-ки домой. Отец по-прежнему отсутствовал — уехал, по словам Чжана, в другой город. У Чжана в Ляояне японцы увели двух дочерей.

Мрачный и злой, он сказал, что никаких денег у него нет, всё у господина. Ушел, шаркая по камням туфлями, прикрикнув на Ляо, который плохо, по его мнению, караулил.

Хэй-ки заглянул к Ши Куэн. Было около восьми часов, женщина могла уже спать, но она сидела за столиком и при свече читала рассказы.

С потолка к пологу кровати спускалась деревянная коробка с ночными цветами, легкий аромат струился по комнате. Ширма с серебряными аистами, изумрудными соснами и лазурным болотом среди камышей отгораживала часть комнаты.

— Я, как бандит, прихожу к вам ночью, когда вы думаете уже о постели, и, как бандит, за деньгами. У меня мелькнула мысль: нет ли у вас денег? Ведь дядя…

— У меня есть деньги!

Свеча потрескивала, ток воздуха, проходивший в дверную щель, колебал огонек, блики света скользили по ширме, и казалось, аист шевелит крыльями.

Хэй-ки ждал, что женщина спросит: «Зачем вам деньги?» Но она не спросила.

Рано утром, еще до восхода солнца, Хэй-ки с мешочком даянов отправился в деревню к Ли Шу-лину. Упряжка арбы — лошадь, корова и мул — подвигалась шажком. Он поехал бы на велосипеде, но деревня была в горах, и велосипед там не годился.

Хвостов рассказал Логунову о том, что произошло в Мукдене с Емельяновым и Яковом Ли.

Логунов задумался. Пошел к Свистунову.

— Что я могу сделать? — хмуро спросил Свистунов. — Я теперь командир роты, да еще, как говорится, опальный. Сообщить в разведку? Но дзянь-дзюнь едва ли будет долго ждать. У них свои счеты. Жаль Яшу.