Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

— Думаешь, почудишь — так пойдет?

— Сад пойдет. Через несколько годков будут на ветках яблочки и груши. Это в России, Бармин, хорошо садить деревья на южном склоне. Что получилось с твоими грушами, почему они засохли? Думаю — потому, что в конце февраля на южном склоне пригрело их солнце, пробудило соки, а в марте ударил тайфун с морозом, Было так в прошлом или в запрошлом году?

— И в прошлом, и в запрошлом. Каждый год так.

— Друг мой Бармин, где у тебя разум!

Наутро после этого разговора Леонтий вышел нарубить сучьев. Во дворе у Бармина кричали жена и семилетняя дочь. Бармин бежал по двору с ружьем.

— Что за чертовщина! — встревожился Леонтий и поспешил к соседу, как был, с топором.

— Что такое у вас?

— Пошла я в коровник, а оттуда кровью в нос бьет и что-то тяжелое шебаршит и дышит…

— Эге, да крыша-то у вас, смотрите…

Крыша коровника, из ветвей, соломы и земли, была проломана.

— Медведь или тигр, — решил Бармин, — беги, дочь, за Хлебниковым.

Из коровника доносилась возня. Леонтий подошел ближе.

— Не подходил бы! — предостерег Бармин.

Тот, кто был в коровнике, теперь ломал стену, пытаясь выбраться на волю.

— Не подходил бы! — повысил голос Бармин.

Шум усиливался. Посыпались глина, щебень, высунулась лапа, и сразу отдалился огромный кусок стены. Показалась полосатая голова.

Тигр и человек смотрели в глаза друг другу. Яростные с желтой струей глаза тигра, умные и беспощадные. И такие же глаза в эту минуту были у человека.

Еще усилие — тигр выпростает плечо и выскочит.

Леонтий ударил его топором между глаз.

Подбегал Бармин.

Жена Бармина кричала:

— Убил, убил! Топором убил!

В коровнике лежали остатки коровы. Тигр выел у нее живот, грудь, обглодал окорок.

Женщины сидели около зверя, щупали теплую мягкую шкуру. Кажется, где скрывается в этих не слишком великих лапах страшная тигровая сила?

Сбежались все жители поселка.

Бармин снова и снова рассказывал, как жена вышла поутру в коровник, как там вздыхало и шевелилось что-то тяжелое и как Леонтий разделался с тигром топором.

— Леонтий хоть и недавно в наших краях, — сказал Хлебников, — а породы чисто дальневосточной.

Когда тигра перетащили во двор Аносова и тот, осмотрев его, уже давал цену, подъехали верхами четыре человека.

— Ваше высокоблагородие, не приметили вас из-за этого дела, — воскликнул Аносов.

Приехал начальник Суйфунского округа Занадворов.

— Это кто его тяпнул? — спросил Занадворов, низенький толстяк с рыжеватыми усами.

— Новый переселенец наш Леонтий Корж, ваше высокоблагородие. Вышел с ним один на один. Не видал на своей родине тигра и потому не испугался, так и думал — чуть побольше кота.

— Это ты здорово! — Занадворов пощипал усы, внимательно оглядел Леонтия и прошел в избу.

— Уплачу тебе семьдесят пять рублей, — сказал Аносов. — Мясо ведь не съешь, одна шкура. За шкуру больше никто не даст.

Он тоже прошел в избу. Его работники — сахалинцы, отбывшие каторгу, — волокли тигра в сарай, Занадворов спросил Аносова:

— За тигра деньги отдал?

— Никак нет…

— И не отдавай…

— Что так, ваше высокородие?

— Позови сюда Коржа.

Корж остановился посреди избы. Занадворов отодвинул тарелки, облокотился на стол:

— Откуда? Из Омской? Там хорошо, а здесь лучше? У меня, братец, такой обычай… я для всех оплот и защита — понял? Но люблю, чтоб и меня не забывали. Первого тигра убил?

— Так точно, ваше благородие.

— Этого первого тигра ты подаришь мне!

Смотрел на Леонтия прищурившись и пощипывал усы. Леонтий сказал тихо:

— Я, ваше благородие, вольный переселенец, мне ведь от казны ничего не положено. Корову мне надо. Корова стоит восемнадцать рублей. Насчет коня…

— Убьешь второго, а там и десятого.

— Этого я не отдам вам!

— Вот как!

— Не отдам, ваше благородие: корова нужна, дом не поставлен, Корж говорил ровно, упрямо, глухим голосом.

Светло-серые глаза Занадворова прищурились. Он усмехнулся.

— Каков? Я к нему лаской… Ну, иди!

Когда над светло-серой весенней землей закатывалось солнце, Занадворов уехал. Тигровую шкуру увез с собой.

Леонтий сидел в комнате, на лавке, привалившись спиной к стене.

— Не обдумывай ты этого, — успокаивала его Марья, — плюнь…

— Не за этим мы ехали сюда!

— А ты думал, что этого здесь не будет?

— А ты думала, что будет?

Потом он долго стоял на крыльце. Ушел бы и отсюда, да уйти некуда — край земли… А покоряться не буду, никто не заставит!..

Хлебников выстругивал древко для лопаты.

— У Занадворова в Никольском есть комната, вся в тигровых шкурах. Говорят, еще десять шкур требуется для полноты всего. Не покупать же ему!

— Не прощаю я таких вещей, друг!

Ложась спать, Хлебников сказал жене и дочери тихо, чтобы постояльцы не слышали:

— Достоин уважения… Самому Занадворову сказал: не дам!

За несколько лет до прихода в долину Суйфуна Коржей в верховьях Даубихэ появился чифуский хунхуз Лэй. На родине он поссорился с главарем шайки и, опасаясь расправы, бежал. У него был винчестер и две котомки товаров.

На Даубихэ Лэй нашел зверовую фанзушку земляка, промышлявшего соболей.

Фанзушку свою Ло Юнь сложил из толстых бревен, покрыл тростником и для устойчивости подпер с двух сторон стволами лиственниц. Возле фанзы, на делянке, выращивал чумизу и овощи.

Лэй стал выспрашивать у земляка, как живут соседние да-цзы и кто у них старший. Ло Юнь сказал, что старшего у да-цзы нет. Есть старшие в семье, их слушают, потому что они по годам старшие. Впрочем, молодых, если они советуют разумное, тоже слушают. Общего начальника нет.

— Дикари! Теперь я буду у них начальником!

Лэй предложил Ло Юню вступить с ним в компанию.

На следующий день они отправились в путь. На косах и отмелях чернели шалаши. Мужчины в зыбких оморочках бороздили реку и длинными маймами били кету. Оливковая, крупная, она шла одиночками, парами, косяками. На перекатах ее настигали мальчишки, бросали в оморочки, а сильную, сопротивлявшуюся прирезывали. С полными лодками они приплывали на косы, где женщины пластали добычу. Над протоками стоял запах крови и рыбьих внутренностей. Нажравшиеся собаки лениво бродили с раздутыми животами.

Лэй поднялся вверх по большой протоке, осмотрел шалаши, подсчитал количество женщин и мужчин. Ло Юнь здесь был своим человеком, его везде угощали. Лэй тоже ел длинные ломти рыбы, вырезанные прямо из живой спины, и, хотя ел такую пищу, впервые, она ему нравилась. Нравились ему и люди, худощавые, среднего роста, ловко бросавшие свои маймы, каждым ударом добывавшие рыбу. Нравились ему и женщины, пестро одетые, без устали пластавшие огромных рыб.