Андрей Упит - Северный ветер

Ян испытывает примерно такое же чувство, как и его жена. Силится казаться спокойным, пытается убедить себя в том, что подобное волнение неестественно, что оно пройдет. Но ему не удается. Ведь он поехал с твердым намерением участвовать в борьбе рука об руку с народом, по возможности помочь освободительному движению и реабилитировать себя. И среди толпы он не впервые. Разве ему чужды эти люди и то, ради чего они сюда собрались? А все-таки и его коробит эта толчея, любопытство, назойливость — все. Он сам из их среды, а чувствует себя оторванным, чужим…

Обхватив руками голову, Ян задумывается.

Под утро, когда они уезжают, уже нет никакой сутолоки и никто не обращает на них внимания. Лишь какой-то коренастый детина с винтовкой за плечами стоит у ворот конюшни и что-то бурчит им вслед.

— Асар… — Звигзне опасливо озирается и норовит поскорее отъехать от освещенной корчмы. — Самый отчаянный браконьер. Это он хотел отобрать у меня лошадей.

Дальше едут без особых приключений. Только на рассвете верст за десять от дому, уже в своей волости, им приходится задержаться. Из придорожной канавы высовываются несколько голов, и грозный голос велит остановиться. Снова их окружают десятка два вооруженных людей. Но с ними Звигзне один все улаживает. Все знакомые, и кучер с ними не очень церемонится.

Взглянув на сидящих в повозке, крестьяне смущенно отходят и один за другим исчезают в канаве.

Замок в имении еще горит. Уже провалилась крыша, рухнули башни. Зубчатые стены, словно привидения, маячат меж голых деревьев. Наверху в проемах окон лениво колеблются бледные языки пламени. Внизу клубится дым и, когда лошади останавливаются, слышно, как что-то, догорая, тихо потрескивает. На земле разбитый рояль и разная мебель — не разобрать какая. По дороге валяются книги, в роскошных переплетах, с золотым обрезом, и вороха бумаг. В канаву брошены тюлевые занавески.

Другие постройки как будто все целы. Совсем не тронут белый дом управляющего наискосок от замка. Только там закрыты ставни и запорошено снегом крыльцо. Остановив лошадей, они молча переглядываются. Никаких признаков жизни. Мария, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, прячет лицо в муфточку.

Кучер собирается ехать дальше, но Мартынь останавливает его и слезает.

— Куда ты? — Ян хватает брата за руку. — Я думал, ты к нам заедешь?

Мартынь качает головой.

— Что мне у вас делать? Я не в гости и не отдыхать сюда приехал. Всего хорошего.

— Не покидайте нас… — умоляет Мария со слезами на глазах. — Что мы тут одни станем делать? Мне будет так страшно. — Она тоже хватает Мартыня за руку.

Мартынь бережно поглаживает руку Марии.

— Не бойтесь. Вы никому ничего плохого не сделали, и вам никто не причинит вреда. Эти люди только на вид грубы, но сердца у них добрые. Народ — добр, невестка. Попробуйте подружиться с ними, и, я ручаюсь, вы не пожалеете.

— Народ? — Мария недоумевающе оглядывается. Мартынь уже далеко. Он поднимается на пригорок и скрывается в лесу.

Ян глядит вслед. Ему почему-то становится грустно. Ведь Мартынь самый близкий человек. О чем только они не переговорили! Сколько довелось им вместе пережить!.. А теперь уходит! Именно теперь, когда больше чем когда-либо следовало бы держаться вместе. И куда идет — даже брату не говорит.

Впервые в жизни Ян чувствует, как между ними что-то оборвалось. Тонкая невидимая нить, которая раньше связывала их крепче толстого каната, давно уже порвалась, но по-настоящему Ян понял это только теперь, в эти горестные и тревожные дни.

Тревожное время… Мелкая колючая дрожь пробегает по всему телу. Прежнего наигранного восторга как не бывало. Так иней слетает с деревьев от дуновения ветра.

Ян вглядывается в серую, мглистую утреннюю пустоту и зябко кутается в пальто.

По дороге к кладбищу движется огромная толпа.

Впереди шагает оркестр сельских музыкантов, почти беспрерывно играя траурный марш. За ними на телеге везут два черных гроба, покрытые красными полотнищами. Хоронят убитых при перестрелке с драгунами. На гробах красные бумажные розы и венки, гирлянды из плауна и брусничника. По обе стороны телеги шагают вооруженные винтовками дружинники. Провожающие идут рядами — по шесть человек. Крестьяне, горожане. Особенно много женщин, молодых и старых. Изредка мелькнет гимназическая или студенческая фуражка. Траурные флаги печально никнут над головами.

Процессия движется в скорбном молчании. На лице у каждого можно прочесть, что хоронят близких людей, хотя большинство провожающих не знает и никогда ранее не видело их. В мерной поступи шагов бессильно замирают и глохнут звуки марша.

Кладбище запружено народом. Несущие гроб с большим трудом пробираются к вырытой могиле. Дружинники окружают ее и стараются сдержать толпу, надвигающуюся к самому краю могилы через бугры выброшенного песка. Нет ни пастора, ни пономаря, никакого церковного обряда. Не видно и носовых платков, утирающих слезы, потому что нет родственников. Пожилые люди смущены и как бы в ожидании чего-то оглядываются.

Больше нечего ждать. Гробы опускают в могилу, и дружинники в отдалении дают три залпа в воздух. Залпы должны были грянуть дружно, стройно, но это не удается, несмотря на энергичные жесты и команду начальника. Трещат выстрелы один за другим; стрелки нервничают и судорожно дергают курки. Впечатление все-таки огромное. Трижды дрожь волнения пробегает по толпе, потом снова все утихает. Замолкает и музыка. Тревожное ожидание становится напряженней.

И в это мгновение, встав на скамейку у чьей-то могилы, над толпой поднимается Мартынь Робежниек. За те несколько дней, что он здесь, его уже знают почти все — даже те, которые раньше не слыхали, что он их земляк. И тут все чувствуют, что именно Мартынь тот, кого ждут. Он скажет то, что хотелось бы сказать каждому. Единодушие толпы горячей волной охватывает оратора и полыхает в нем искристой, будоражащей силой.

Не сентиментальным кладбищенским настроением проникнуты слова Мартыня. Негромко, но отчетливо звучит над могильными памятниками — из одного конца кладбища в другой — эта не обычная для кладбища речь. Язык простой, безыскусственный, лишенный прикрас. Слова и мысли от самого сердца — без ложного пафоса и заученных жестов, без всякой напыщенности. Необычен на кладбище и сам оратор — в сером пальто и нахлобученной шляпе. Не сводя с него глаз, все с жадным вниманием слушают, ловят каждое слово, каждый звук…

Над этой могилой нельзя говорить о покое и отдыхе, о добытом и достигнутом. Пусть каждый помнит только о борьбе, давно начатой, но еще не завершенной, борьбе угнетенных против поработителей. Борьба эта столь же стара, как история отдельных народов и всего человечества. Борьба рабов против господ, крестьян против светских и духовных феодалов, наконец религиозные и освободительные войны, борьба за конституцию, за республику — все это лишь отдельные, зачастую неверно освещенные историками проявления тысячелетней борьбы, которая до сих пор не описана, не воспета, а ведь в ней движущая сила общественного развития. Борьба угнетенных с угнетателями, бедных с богатыми, правых с неправыми. Борьба справедливости с насилием, будущего с оковами прошлого. Лучшими и отважнейшими сынами каждого народа были всегда те, кто восставал против власти золота и насилия. Именно те, для которых будущее их класса было дороже жизни. Пусть народ не забывает их. Кровью своей они начертали путь в будущее. Да сохранится вечная память о них в грядущих поколениях…