Василий Афонин - Путёвка

Но такое при Анне Павловне случилось единожды. Обычно на пляже было спокойно. Уборщица, сделав свою работу, уходила. Анна Павловна раздевалась, складывала вещи на топчан, оставшись в купальнике и тапках, побегав на месте, начинала делать гимнастику, которую никогда в своей жизни не делала и которой научилась здесь. Не просто гимнастику для бодрости, а чтобы сбросить вес. Все нашли, что Анна Павловна толста до неприличия. «Полнота — совсем иное. Удивительно, как сердце ваше выдерживает такой вес. Не жалуетесь? Странно».

— Ну что вы, милая, — оглядев Липу Павловну, заметила дама с чубом. Она постоянно лежала на топчане, курила, читала газеты. — Как вы можете жить с мм... такой фигурой. Удивляюсь. Вы же не будете иметь никакого успеха. (Позже несколько Анна Павловна поняла смысл ее слов.) Мой вам совет: меньше еды, больше движения. Бегать и бегать. Милая, в вас же центнер! Откуда вы?..

Об этом в первый же день сказала и Тамара Ивановна — лечащий врач.

— Вам необходимо похудеть. Находитесь в постоянном движении. Гуляйте, бегайте, купайтесь. Ежедневная гимнастика, ежедневный душ. Диета. Сбросить хотя бы десять килограммов, это вас спасет. Желаю всяческого успеха.

Дома Анна Павловна никогда не задумывалась о подобных пустяках — прилично или неприлично иметь такую, как у нее, фигуру. Понятно, если уж слишком толста женщина, — нехорошо. Но о себе этого она сказать не могла — все на своем месте. Худых не любила. «Наша краса в полноте, — говаривала Анна Павловна. — Да что ж она за баба, если ничего нет? Хоть со спины глянь, хоть сбоку...»

В еде — войну пережили — особо разборчивой не была. Что припасено, то и ела. Утром, правда, неохотно. Проснешься — аппетита нет. Хлеба с молоком, а то и молока одного банку литровую выпьет —- и на работу. Но в обед — из мастерских обедать домой ходили — с двумя тарелками супа Анна Павловна съедала кусок свинины, здесь, по санаторным нормам, его бы поделили на пятерых. И вечером досыта. А что? Если еще и не поесть вволю, зачем тогда и жить на свете белом? А оно, видишь ли, нельзя много — вредно. Живешь вот в глуши и не знаешь, что к чему. Попробуй теперь похудей — за двадцать-то четыре дня!

Дома Анна Павловна любила после обеда в выходные соснуть. Вообще ложилась рано, зимой особенно. Десяти нет, она в постели. Летом работы больше, но все одно — высыпалась. В санатории приучила себя ложиться не раньше полуночи, вставать до шести, в шесть. И стала бегать. Сначала стеснялась, думала, как это она ни с того ни с сего побежит, хоть и на пляже, но оказалось, никакого стыда в этом нет, бегают многие, кому нужда. В первый раз она потопталась на месте, вскидывая под живот колени, поглядывая, не смотрит ли кто, — никто не смотрел. Анна Павловна прошлась туда-сюда, убыстряя ход, пробежалась, оглянулась — ничего, не смеются, каждый занят собой. Ну и слава богу! С этого и началось.

Обычно она приходила первая на пляж, но с некоторых пор ее стал опережать снабженец один, по виду — вислопузый, лысеющий со лба отдыхающий, которому, видно по всему, край как надо было бегать. Он раздевался с того же краю, где и Анна Павловна, скоро они привыкли друг к другу, стали здороваться и бегали в одном направлении. Когда снабженец пробегал мимо впервые, Анна Павловна не могла смотреть без смеха. Лицо снабженца было красно и мокро, мокры обвислые груди, он шумно сопел, тыкая локтями воздух, а пузо его колыхалось над ныряющими в разные стороны коленями. Развернувшись, он погнал навстречу и крикнул издали, подмигивай:

— Давай, мать, шевелись, ишь нагуляла телеса!

Анне Павловне не понравилось это, по куда денешься, негде — не поле.

Бег она начинала легонько, убыстряя и убыстряя, насколько возможно было с ее весом, пока не становилось горячо и начинало пощипывать под мышками. Тогда сбавляла скорость до быстрого шага. Успокоив дыхание, делала несколько резких движений — сгибаясь, приседая, раскачиваясь — и, отдохнув, сняв тапки, спускалась от топчанов по невысокой лестнице к воде, чувствуя подошвами каждую песчинку и камешек. Народу к этому времени собиралось порядочно, кто бегал, кто занимался зарядкой или просто стоял, облокотись на барьер, дышал морским воздухом. Мужчины — те сразу лезли в воду. Анна Павловна подходила к воде, пробовала ногой и останавливалась.

Когда-то, давным-давно, любила она купаться в своей речке Шегарке. Переплывать научилась в самых широких местах. С кручи ныряла с ровесниками. На спор, кто дальше.

Повзрослела, отвыкла от речки. Живет на берегу, в огороде работает летом, а и в голову не приходит пойти окунуться. Субботы дожидалась, бани. Помылась — и на неделю.

В санатории, зайдя с третьей попытки в море — вода доставала до колен, — она стала осторожно продвигаться вперед, щупая выставленной йогой дно, боясь глубины, обрыва, думая, сможет ли сейчас поплыть или надо учиться заново. Вода казалась холодной, хотя была обычная в это время морская вода. Анна Павловна знала, что следует окунуться сразу до подбородка, чтобы тело привыкло, она резко присела, мгновенно вскинулась и так тонко и пронзительно взвизгнула, что на дальнем конце пляжа вскочили отдыхающие. Тут же вспомнила, где находится, упала на правый бок и, загребая руками-ногами, поплыла как умела. Нет, плавать не разучилась, плыть было легко, не удаляясь шибко от берега, она перевернулась на спину, попробовать, сможет ли лежать не шевелясь, — смогла...

Это было на третий день приезда. Теперь она смело входила в воду.

Когда Анна Павловна выбралась из воды, по всей длине бетонного парапета встали шеренгой женщины — делать зарядку; баянист сидел поодаль, лицом к ним, за спиной баяниста — руководитель, молодой парень в белом халате.

Анна Павловна ушла в конец шеренги и вместе со всеми сделала зарядку, под музыку уже. Переоделась в кабинке.

Приближалось время завтрака. Многие задержались, чтобы посмотреть восход солнца, и Анна Павловна осталась.

Солнце подымалось далеко, из-за гор, невидимое с пляжа, за корпусами санатория, высокими деревьями, росшими на берегу. Сначала светлела полоска моря около дальних буев, вода меняла цвет, полоска постепенно приближалась к пирсам, освещались верхушки деревьев, концы выступающих в море пирсов — на них собирались купальщики — погреться. Солнце вставало над парком. Все поворачивались к солнцу лицом, жмурились, улыбались и шли наверх, завтракать. Пляж пустел.

Завтрак начинался в восемь. Анну Павловну через два дня перевели в первую смену, определив постоянный стол.

Столовая, как и все столовые, делилась на кухню и зал. Зал просторный, четыре окна, свету достаточно. На стенах — картины. Вон Илья Муромец — угадала его Анна Павловна — со своими ребятами, Аленушка горюет, голову свесила. А в простенках между окон — хороводы. Девки нарядные, венки на головах красивые. Анна Павловна любила разглядывать нарисованное.