Евгений Наумов - Черная радуга

Он швырнул бутылку в сугроб и от души саданул темную фигуру под ребра:

– Родион!

Тот незамедлительно саданул его в ответ:

– Матвей!

Но что-то налетело сбоку и свалило его в сугроб. Матерясь, фигура забарахталась в снегу, а Матвей оттаскивал брыкающуюся Уалу. В руках у нее невесть откуда оказался увесистый дрын.

– Я ему покажу… мужское дело. Пусти!

– Утихомирься. Расслабься…

– Я приемы самбо знаю!

Это прозвучало жалобно. Родион выцарапался наконец из сугроба, и оба от души расхохотались.

– Аника-воин! Да разве мужика приемом самбо возьмешь?

– К тому же на одного вдвоем, хоть и с женщиной, я никогда, – добавил Матвей. – На меня и вдвоем, и втроем, и черт знает только, а я – нет. Ты чего тут?

– Поджидаю одного… Морду набить.

В прошлом Родион обретался на столичном телезаводе «Рубин», был один если не из тысяч, то сотен специалистов, незаметных тружеников. А приехав сюда, сразу стал звездой первой величины: досконально знал свое дело, любую поломку находил за пять – десять минут и, как правило, устранял на месте, не заставлял волочь цветную дуру весом в семьдесят кэгэ в ателье. За это ему щедро, не торгуясь, накидывали сверх (ведь по квитанции мизер – без учета местных условий!), и он не отказывался. Уже через полгода мотался на вызовы на собственном драндулете – «Запорожце», гонял по коротким улицам города для ускорения работы, чтобы не бегать по сугробам с тяжеленным чемоданчиком, как раньше. И хотя парень явно набивал чулок, никто не осуждал его: не крадет, своими мозолистыми зарабатывает, может, у него детишек куча или мама больная. А если и для красивой жизни потом, кому какое дело, горбатится честно, для чего же в холоде прозябать?

Но старший бухгалтер быткомбината завидовал черной завистью работящему оборотистому малому, который в поте личности «мэйкмонил»: «бух» устраивал внезапные проверки, ревизии, опросы заказчиков – целые референдумы. И направлены референдумы были не на улучшение обслуживания населения, а на то, чтобы подловить единственного толкового мастера и выгнать с позором. Однако мастера никто не продавал, все прекрасно понимали, что такой ас для города клад: еще свежа была в памяти тягомотина с починкой, которой занимались до Родиона недоученные мастера.

– Может, он уже дрыхнет давно!

– В кино пошел, сам видел. Ну а я выждал – и сюда. А потом вспомнил, что фильм индийский, знать, двухсерийный. Все равно, думаю, дождусь гада, раз запалился, – Родион сжал свой трудовой кулак.

– Плюнь и идем, – убеждал Матвей.

– Ну ладно, – Родион махнул рукой.

– Это дело! Пойдем ко мне водку пить.

– Машина за углом.

«Запорожец» стоял, чуть подрагивая работающим мотором, Тут зимой мотор не глушили: сразу же трубы перемерзнут. И не раз во время всяких совещаний стояли стаями «газики» да «уазики», бормоча и дымя выхлопными трубами в морозном воздухе, ежечасно пережигая сотни килограммов ценного, привозимого издалека топлива. Жители шли, криво ухмыляясь: там переливают из пустого в порожнее, а тут рубли из баков переливают в воздух.

В маленькой кабине было тепло и уютно. Уала приникла к его плечу, и Матвею вдруг показалось, что они едут в какую-то сказочную страну. Родион ожесточенно крутил баранку, объезжая сугробы.

– Чего ты приличную машину не купишь, «жигуль»?

– Зачем он тут? «Жигуль» я на материке возьму.

«И этот жизнь откладывает на потом. А мы тут живем… Вдруг все выжрали? – мелькнула тревожная мысль. – Нет, там Андрюха, он позаботится. В крайнем случае, бутылка на стеллаже осталась».

Окна квартиры Матвея на фоне темного настороженного дома ярко светились.

– Что там у тебя?

– Гуляем…

– А со мной как раз магнитофон, новейшие записи. Уала захлопала в ладоши. Не чувствовала, к какому веселью идет…

Квартира встретила их слаженным ревом трех голосов: Митрофановны, поэта-сторожа и Снежного Барана. Они сидели в ряд на тахте и раскачивались в такт, закрыв глаза и выпевая: «Чукотка! Это ты, Чукотка!» Везде валялись «павшие», Куницын – прямо в прихожей, уткнув лицо в затоптанный пол и вытянув вперед руки, будто ему всадили в спину нож.

– Это я, не стрелять! – сказал Матвей громко и, отодвинув ноги Куницына, с трудом захлопнул дверь. «Павшие» открыли мутные очи.

– А, – сказал Снежный Баран.

Матвей метнул взгляд – всюду пустые бутылки вперемешку с мятыми пятерками.

«Неужели все они? Прямо уму непостижимо, сколько может выжрать наш простой человек!»

– И не запаслись?

– А, – опять вякнул Снежный Баран. – Идем, покажу.

Под ногами хрустело стекло. Зашли в малую комнатушку. В одном углу опять лежал Шутинис, раскинув ноги в дырявых носках, рядом – Чужаков, накрывшийся половой дорожкой, на которой белели окурки и мусор, а в углу, на полушубке, спали Иноземцев и Клава.

– Прекрасное зрелище! – воскликнул Родион. Прекрасным оно было потому, что спящую парочку густо, словно частоколом, огородили разнокалиберными полными бутылками. Матвей подошел и взял пучок бутылок.

Зашли в большую комнату. Матвей помог Уале раздеться, поискал, куда бы повесить одежду, – вешалка сорвана, даже гвозди в стене прихожей повыдерганы. «Все мешает пьяному человеку…» Бросил шубку на тахту.

Митрофановна бессмысленно хлопала опухшими глазами, порываясь что-то запеть. Но из горла вырывалось только сипение.

– Тебя муж заждался, – потрепал ее по плечу Матвей. Она молча, но красноречиво скрутила и сунула ему под нос фигу. «Началось, – с тоской подумал он. – Надо позвонить мужу». Мигнул Андрюше и указал на телефон. Тот понял и подался в прихожую.

– А где Танька и Яна?

– Тс-с! Они на кухне с Онеговым.

– О! Культурно устроился.

Уала прохаживалась, улыбаясь. Родион собрал со стола захватанные стаканы и пошел мыть. Вернувшись, сообщил:

– Там еще один блаженствует…

Уала отправилась полюбопытствовать и взвизгнула. Матвей пошел следом и увидел в наполненной теплой ванне спящего охотника-промысловика Гену Белошишкина, голого, но почему-то в пыжиковой шапке. Впрочем, вода в ванне была совершенно непрозрачна, как и во всех трубах города, – торфяная. Приезжие с материка поначалу даже боялись ею мыться: течет из крана вроде темного пива, и все пытались переждать, когда она посветлеет. Но на самом деле это была очень мягкая и даже полезная вода, настоянная на тундровых травах, с разными целебными примесями, как уверяли эскулапы.

– Все наши люди, – вернувшись, сказал Матвей. Родион уже разлил по стаканам, и они выпили.

– Если хотите есть – закуски море, – сказал Андрюша. – Только она на кухне.

Родион завел музыку – взвизгивающую, ревущую.

– Соседи не запротестуют?

– Наоборот. Они сами такие.