Л. Пантелеев - Том 3. Рассказы. Воспоминания

1972

Журнал «Советская женщина», издающийся в Москве на языке хинди, напечатал мое открытое письмо индийской читательнице Падма Дэви Шарма. Читательница просила помочь ей понять, как могло случиться, что ее сын Сунил, воспитанный в семье интеллигентной, в понятиях гуманных и прогрессивных, вдруг стал жестоким и грубым.

Глубокоуважаемая г-жа Падма Дэви Шарма!

Редакция журнала «Советская женщина» просила меня ответить Вам. Я не педагог, но я пишу книги для детей, во-первых, а во-вторых, я — отец одиннадцатилетней девочки. Проблемы, волнующие Вас, столь же глубоко волнуют и меня, и мою жену, и тысячи тысяч других людей, желающих истинного счастья своим детям и всему, живущему на земле.

Жестокость детей явление, к сожалению, очень распространенное (не менее, впрочем, распространенное, чем жестокость взрослых). Кто из нас не видел мальчиков и девочек, обрывающих крылья насекомым, разоряющих гнезда, мучающих собак и кошек! А мальчишеские драки! А мучительство слабых, забитых одноклассников! А насмешки над неполноценными, над калеками — горбунами, заиками!..

Все это так, но ведь каждому из нас приходилось видеть и обратное: видеть восьмилетних и семилетних рыцарей, которые бесстрашно вступаются за слабых и обиженных и с воистину донкихотской отвагой кидаются отбивать у мучителя бабочку или кузнечика!

Вы пишете:

«Где мой сын научился мучить животных? Дома нельзя увидеть ничего подобного».

Научиться, увы, есть где. Давно замечено, что ребята, особенно мальчики, которые каждый в отдельности могут быть и добрыми, и чуткими, и отзывчивыми, в массе своей, когда они собираются скопом, становятся безжалостными, дичают, грубеют, ожесточаются.

Вы удивляетесь, г-жа Падма Дэви Шарма, и говорите, что дома Ваш сын не видел примеров мучительства и жестокости… А ведь этого мало. Мало не видеть дурного. Надо видеть доброе. И доброе это должно быть всегда активным и всегда привлекательным.

Конечно, очень хорошо, если дома у вас не истязают животных, не рубят голов петухам и курицам, не прокалывают булавками живых бабочек и стрекоз. Но оберегает ли этот нравственный вакуум ребенка от дурного? Ведь рано или поздно маленький человек покидает дом, идет в детский садик, на улицу, в школу, сталкивается с бездумной жестокостью сверстников, и то, что он видит, — не внушает ему ни гнева, ни отвращения. Наоборот, веселая жестокость товарищей может показаться ему привлекательной, пробудить в нем дурные, низменные инстинкты.

Беда в том, что, живя в обстановке вполне благополучной, чистой, даже стерильно чистой, растущий человек может быть плохо иммунизирован против зла, жестокости, неправды. А я убежден, что ребенок с малых лет должен быть воспитан так, чтобы при столкновении с любым проявлением жестокости, бесчеловечности он испытывал бы не только чувство ужаса, не только отвращения, но и гнева.

Известный естествоиспытатель, энтомолог Фабр с гордостью сказал однажды, что за свою долгую жизнь ученого он не убил ни одного насекомого и не причинил боли ни одному живому существу!

Вот герой, о котором должны были бы рассказывать наши учебники и повествовать детские книги… Увы, герои, которых мы предлагаем нашим детям, — совсем другие. И высокая человечность Фабра (о которой знает, вероятно, лишь один учитель естествознания из тысячи) в представлении многих — чудачество, донкихотство, толстовство…

В школе (и даже в детском саду) ребенка учат, что многие насекомые вредны и что поэтому их следует убивать.

Позволю себе процитировать самого себя. В книге для родителей «Наша Маша» (издательство «Детская литература», Ленинград, 1976 г., изд. 3-е) я написал (имея в виду нашу четырехлетнюю дочь):

«…Не делаем ли мы ошибку, что поддерживаем в Маше ее страстную, убежденную любовь ко всему живому? Нет, не делаем!.. Пусть ей будет временами нелегко, но так и только так надо воспитывать человека!..

…Знаю, слышал: бабочки вредны. Хотя, признаться, не очень верю, что в природе хоть одно звено может оказаться лишним, ненужным, вредным…

Но если и правда есть в природе вредители, если их действительно нужно уничтожать, — пусть этим занимаются взрослые. Так же как пусть взрослые, а не дети, ведут войны, ловят преступников, судят их и наказывают. А в ребенке нужно буквально с пеленок воспитывать отношение к природе и ко всему живому самое человечное, самое уважительное. Воспитывать защитников жизни, а не врагов ее»…

Короче говоря, многоуважаемая г-жа Падма Дэви Шарма, воспитание — это процесс активный, требующий отдачи всех душевных сил. Подрастающему человеку нужно ежечасно и ежеминутно показывать достойный пример, а не надеяться только на добрые начала, которые, конечно же, в каждом ребенке заложены, но которые, увы, очень быстро и легко заглушает неблагоприятная среда.

Наилучшие пожелания Вам и Вашим близким! Крепко жму руку Сунилу, желаю ему вырасти добрым, смелым и великодушным человеком.

Ваш Л. Пантелеев

1969

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Старый муж.

Старая жена.

Лейтенант Мигунов.

Марья Васильевна, его жена.

Дети лейтенанта Мигунова.

На сцене — Муж. Он стоит у раскрытого чемодана, в руке у него связка писем. Он потрясен до последней степени.

Муж. Нет, этого не может быть! Это бред! Я сплю. (Закрывает рукой глаза.) Проснись! Сергей Николаевич, проснись! (Открывает глаза.) Проснулся. (Читает письмо.) «Милая моя, дорогая моя Анечка… (стонет) где мне найти слова, чтобы рассказать вам, какую радость доставило мне ваше последнее, ваше чудное, ваше нежное, ваше ласковое письмо…» Что это?!! Что это такое?! Я!!! Я, когда мне было двадцать два года, не писал ей таких нежных, телячьих писем!.. (Читает.) «…Если бы вы знали, как много значат для меня ваши письма — особенно здесь, среди этих безмолвных сугробов, в занесенной снегом землянке… Знать, что кто-то думает о тебе, что есть на свете близкая душа…» Нет, это и в самом деле бред, это ужас, это затемнение какое-то! (Лихорадочно перелистывает другие письма.) «Милая…», «Дорогая…», «Чудесная…», «Милая моя девочка…» Боже мой! Девочка!!! Когда это написано? Может быть, это пятьдесят лет тому назад написано? Нет, не пятьдесят. «Февраль 1942 года. Действующая армия». (Облокотился на стол, закрыл глаза.) Нет, я не могу больше, у меня ноги от ужаса отнимаются… Дожить до седых волос, пройти с человеком рука об руку долгий жизненный путь и вдруг… узнать… (Схватился за голову, зашагал по комнате, остановился.) Нет, скажите, что же это?! Что же мне делать?! Ведь я… ведь я даже забыл… честное слово, я забыл, что в таких случаях полагается делать.