Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

А вчера Маша едет на моем велосипеде и вдруг:

— Мама, мама, вон поросятки! Папа, гляди, поросятки!

— Да… поросятки.

Но там, за забором, не поросятки, а всего один поросенок. Маша это замечает и спрашивает:

— А где другой поросяток?

(Это как «десятки» — «десяток».)

Поправили, сказали: «Не поросяток, а поросенок», и этого было достаточно…

. . . . .

Как уже сообщалось, отец подарил Маше трехколесный велосипед. Велосипед этот был великоват Маше — ноги не дотягивали до педалей. Но все-таки она кое-как ездила на нем. И была надежда, что ножки у нее подрастут и она будет ездить как следует.

Но…

Представьте себе, да, и в Машкиной жизни уже возникают эти «но».

Вчера папа решил дать Машке урок настоящей велосипедной езды. Взял велосипед под мышку, а Машу — за руку и потащил их на Вторую Поперечную улицу, где, по его представлениям, кататься на велосипеде гораздо удобнее, потому что там не песок, а асфальт.

Удобно или неудобно — не знаю, выяснить не удалось.

Села Маша на велосипед, пробует работать педалями, пыхтит, охает, кое-как передвигается. И вдруг навстречу нам едет довольно большой, четырехлетний, а может быть и пятилетний, мальчик на очень маленьком трехколесном велосипедике. Сидеть ему на этом велосипеде очень неловко, сидит раскорякой, но все-таки едет быстро, ножки на педалях так и мелькают. А рядом идут родители этого счастливца — папа-грузин и блондинка-мама.

Машин папа посмотрел на мальчика и говорит:

— Маловата машина.

— Да, — говорят, — а вашей великовата.

И пошли дальше. А папа им вслед:

— Давайте меняться?

Люди не поверили. Остановились:

— Вы что — серьезно?

— Почему же не серьезно? Серьезно!..

Таким образом в самом центре поселка Разлив, среди бела дня, на оживленной Второй Поперечной улице, на виду у многочисленных прохожих, произошел этот добровольный обмен-грабеж.

Не веря своему счастью, мальчик вскочил на новенькую голубую машину и заработал педалями. Родители его, поминутно оглядываясь, тоже прибавили шагу. А мы с Машей остались стоять и с волнением смотрели на облезлую, грязную, обшарпанную и перевязанную в нескольких местах электропроводом машину, счастливыми обладателями которой мы так неожиданно оказались.

Машка пробовала плакать, я прикрикнул на нее:

— Глупая! Это же вон какая удобная, маленькая машина!

— Не хочу маленькую! Хочу другую!

Шли домой в предчувствии грозы. Как и следовало ожидать, гроза разразилась. Маше не очень досталось, она еще маленькая, зато папу корили и пилили на все корки. И он чувствовал себя Иванушкой-дурачком, который променял корову на дудочку. Самое обидное, что Маша и на этом, удобном велосипеде не может ездить.

. . . . .

Уже вторую неделю Машка не расстается с корзиночкой, где у нее всегда имеется изрядный запасец всяких «Тузиков», «Петродворцов» и «Золотых ключиков». С этой корзинкой она тащится и на рынок, и на вокзал провожать кого-нибудь, и на пляж. И не было случая, чтобы она съела конфету без разрешения и в неурочное время.

Это мы хорошо, неплохо придумали. Это лучше, чем конфеты под замком. И еще: доверие делает чудеса.

. . . . .

Недавно она поменяла всех нас ролями. Я стал Алешей, она — мамой…

Третьего дня, обнимая меня и целуя, сказала:

— Алешенька… любименький!

И сказала это как-то особенно нежно. Когда я выступаю в роли отца, она меня так не ласкает. А тут — честное слово — мне самому начинает казаться, что я — маленький!

. . . . .

Разбирали и собирали тети Лялин складной дом. Машка сама не умеет, но с удовольствием суетится и помогает.

Вообще помогать очень любит. Любит делать что-нибудь основательное, систематическое, если, конечно, это по силам ей. Например, чистит ягоды, наматывает на клубок нитки.

Впрочем, это, кажется, все дети любят.

. . . . .

Последнее время пристрастилась к «математике», оперирует цифрами и числами.

На вопрос: «Сколько времени?» — отвечает неизменно:

— Четверть восьмого.

Спросишь: «Сколько стоит?» — говорит:

— Три.

Или:

— Восемь.

А последние два дня чаще говорит почему-то:

— Одиннадцать.

9.8.59.

Вчера под вечер ходили вдвоем с Машей к сараю Ленина и дальше…

Видели белых уток, которые спали, уложив на своих белоснежных спинках головы — клювиками к хвосту.

Обратно шли по Первой Поперечной — через дюны. Навстречу дул ветер, в лицо нам мело песком, шли мы согнувшись в три погибели (у отца под мышкой Машин велосипед). И Машка вдруг сказала:

— Идем, как котята.

Это из «Кошкина дома» — племяннички-котята под дождем так идут.

. . . . .

Дома Маша каталась немножко на велосипеде. Он у нас стал не такой паршивенький, стал более или менее красивенький: мама вымыла его, вычистила — не узнать.

. . . . .

Играли с Машей в такси. Я — шофер.

— Куда ехать? — спрашиваю. — Какая улица?

— Какая улица? Правая.

. . . . .

Я по-прежнему Алешенька. Оказывается, у меня есть сестричка Машенька. Это — бывшая мама.

Сегодня утром Машка спрашивает у мамы:

— Машенька, ты не знаешь, где мой сын Алеша?

. . . . .

И вот уже полное перевоплощение. Утром же сегодня, увидев, что мать подкрашивает губы:

— Маша, ты — маленькая и губы, пожалуйста, не мажь!

. . . . .

Дома у нас новость. Не совсем уже свежая. Забыл записать. Еще третьего дня тетя Ляля принесла Маше крохотную живую рыбку. Что это за рыбка, какого она рода-племени, папа, к сожалению, не знает.

Минут пять рыбка Машу забавляла, а потом всякий интерес начисто иссяк. Да и что там смотреть — плавает и плавает, вертится и вертится, как спица в колесе. Но у папы прибавилось забот. Он дважды в день меняет в банке воду и — будучи человеком необразованным, не имея понятия, что такое рыба и какими запросами она живет, — тем не менее кормит эту рыбку, полагаясь на интуицию и собственный вкус: дает своей воспитаннице белый хлеб, сахар, минную и гречневую крупу. Кажется, ест, вы знаете! А двух мух, которых папа подкинул рыбешке, она пальцем не тронула. И мухи были извлечены из воды.

Между прочим, услышав из разговора взрослых, что рыбы питаются мухами, Машка во время прогулки стала приставать ко мне:

— Папа, пойдем в магазин. Купим для рыбки мук!

. . . . .

Вечером вчера каталась (и уже неплохо) на велосипеде, играла, подметала в папиной комнате пол.

А утром сегодня поссорились.

Когда я вышел из своей комнаты, Машка уже сидела за столом, завтракала. Рядом стояли мама и тетя Минзамал. Папа сказал всем:

— Здравствуйте!

Взрослые ответили, а Маша — как это довольно часто с ней бывает — стала глупо и растерянно улыбаться, качать ногой, крутить глазами.

Я сел и стал завтракать. Я знал, что настроение испорчено не только у меня, но и у Машки.