Сергей Алексеев - Наш колхоз стоит на горке

С третьего круга Шишкин с бригадиром сравнялся. И трудно было теперь гадать, кто же выйдет из них победителем. Ибо едва вырывался вперед Червонцев, как тут же Вася его настигал и обходил. И теперь уже бригадиру приходилось смотреть ему в спину.

Однако к концу соревнования Шишкин заметно сдал. Расстояние, между ним и Червонцевым все увеличивалось.

И, как ни кричал дед Опенкин, тыча рукой на Васин трактор: «Газу, газу, давай ему больше газу!» — было ясно: дело Васи проиграно. Финиш был рядом.

И вдруг. Вот ведь случись неудача — заглох у Червонцева трактор.

Ну, ракетчик, не мешкай — рви! Победа в руках у Васи.

Но… Что такое? Глушит ракетчик трактор. Бежит через поле к машине Червонцева.

— Ну и ну! — только всплеснули руками зрители. Подбежал ракетчик:

— Что там, Иван Панферыч?

Однако беды большой не случилось. Повозились минуту-вторую бригадир и Василий. Вновь заработал трактор.

Так и пришли они к краю поля: Червонцев — первым, Вася — за ним.

Долго обсуждали в Березках поступок Васи.

— Орел! — говорил дед Опенкин. — Суворовской школы солдат.

— Эка куда хватанул! — отвечали на это деду. — Ты поближе ищи примеры.

— Есть и поближе, — соглашался старик. И тут же начинал о себе, о прошедшей войне, о том, как завел он фашистов тогда в болото.

— Не было этого, не было! — возмущался старик Празуменщиков. — Ты просто, Лукашка, от страха с дороги сбился.

— Хви! — выкрикивал дед Опенкин.

И между стариками опять начинался спор.

Если говорить о героях, имея в виду Березки, то, конечно, тут первое место ему — Ивану Червонцеву.

Прошел он нелегкие годы и для страны, и для колхоза, как верный ее солдат, не склонив головы.

В лихую годину минувшей войны Червонцев сражался с фашистами. Он насмерть стоял у Москвы, и, возможно, не будь в тех боях Червонцева, не удержалась бы в ту лютую зиму Москва. Он бился у стен Сталинграда. И, возможно, не будь там тогда Червонцева, не устоять бы Сталинграду. Он славу свою солдата гордо пронес до Берлина. И, возможно, не будь среди воинов наших Червонцева — не дошли бы войска до Берлина. Вернулся Червонцев с войны в Березки старшиной и с тремя орденами Славы.

— Полный георгиевский кавалер! — кричал дед Опенкин, встречая солдата.

Вернулся Червонцев с войны героем и коммунистом. Героем он был. Таким и остался.

Сказать о Червонцеве, мол, любит Червонцев землю, — это и слабо и мало. Вся жизнь для земли у Червонцева.

И это знает сама земля. И за это Червонцева любит. Может, в войне не погиб Червонцев из-за этой ответной ее любви, из-за этой ее благодарности.

Приезжайте в Березки к началу пахоты, в первый торжественный день. В белой как снег крахмальной сорочке выходит Червонцев к трактору, выводит его в поле.

Сердилась вначале жена:

— Оно ж на одну минуту.

И правда, трактористу — в сорочке белой! Это, скорее, для сцены, певцу.

— На одну, — не спорит Червонцев, — но на великую: на первую встречу с землей.

Уяснила жена. Сама теперь готовит ему сорочку. Заблаговременно. Лежит сорочка. Бела как снег. Ждет великую эту минуту.

Ждет!

Летом неизвестно откуда забрела в Березки цыганка. Ходила она по избам и за рубль предсказывала людям разные судьбы. Многие тогда гадали. Не удержался и заведующий фермой Егор Тимофеевич Параев. Поначалу цыганка ничего путного ему не сказала. Параев уже пожалел истраченный рубль. Мужик от природы прижимистый. Ворожея это заметила и, чтобы хоть чем-нибудь поразить Егора Тимофеевича, а заодно и еще получить с него новые деньги, протянув руку, сказала:

— Положи еще рублик — важную вещь скажу.

Параев поколебался. Но любопытство взяло верх. Порылся в карманах, вытащил деньги, отдал.

— А больше всего, золотой, — проговорила цыганка, — берегись дамы бубновой.

Вскоре после этого гадания и появилась на ферме Нютка. Глянул Параев — вот она, бубновая дама.

Стало в Нютке Параева раздражать все. И как ходит, и как говорит. Даже веснушки на лице Нютки и те не давали покоя Егору Тимофеевичу.

На ферме Параев давно. Пережил не одного председателя. И хотя похвастать-то ферме нечем, разве что Василисой Прекрасной, да и то эта история давно уже в прошлом, но сложилось так, что прослыл Параев на своем посту человеком незаменимым. А почему — и ответить трудно. Просто к нему привыкли.

Чуть что — Егор Тимофеевич грозился оставить ферму. И его всегда уговаривали того не делать. А почему уговаривали — опять непонятно.

И вот стала на пути у Параева Нютка.

Принялся Параев строить против Сказкиной разные козни. Стал по углам нашептывать дояркам недобрые слова против Нютки. Хотел Егор Тимофеевич, чтобы она ушла с фермы. И вдруг все это повернулось только против него самого. Полюбили Нютку на ферме. Не дали ее в обиду.

Поднялась на защиту молодой колхозницы и тетка Марья, а она считалась лучшей дояркой в Березках. И колхозный зоотехник. И даже Наталья Быстрова — та, из которой при председателе Разумневиче делали скопом масштабную знаменитость.

На очередном собрании работников фермы Параева начали сурово критиковать.

Параев обиделся и тут же после собрания прибегнул к своему испытанному приему: подал заявление с просьбой освободить его от заведования фермой. Однако ошибся Параев.

На этот раз никто в ноги ему не поклонился. Уговаривать не стали. Собралось правление и удовлетворило просьбу незаменимого Егора Тимофеевича.

Встал вопрос, кого же назначить на его место. Доярки кричали:

— Нютку!

Зоотехник поддержал. Савельев усмехнулся и тоже не выступил против.

Стала Нютка заведовать фермой.

Много хороших, работящих людей в Березках. Иван Червонцев, бригадир полеводов Елизавета Никитична, или попросту — тетя Лиза, жена дяди Гриши, Вася-ракетчик, тетка Марья, Нютка… Да разве только они одни! Не счесть хороших людей в Березках. После истории с мешком неузнаваем теперь Григорий Сорокин. И Филимон Дудочкин вовсе уже не тот. И крепко держит данное слово Сыроежкина Анисья Ивановна.

И все же… И все же…

Да, не враз человек меняется. Примером тому тот же Степан Козлов. Правда, после всем известных индивидуальных бесед, которые проводил с байбаками Савельев, попритих было Козлов. И даже казалось, Степана прежнего больше нет. Прежний умер. Родился новый. Но то лишь казалось. Прошел месяц, другой, и снова Козлов за старое.

— Маркиз, как есть Маркиз, — вспоминали кличку, данную Козлову ипподромным председателем. — Верно Рыгор Кузьмич тебя окрестил. Хоть и был он мужик с перехватом, но глаз имел точный.

— Да что я — ишак? — отбивался Козлов. — За тот трудодень, что слезы, спину до боли гнуть! Что мне — указ Савельев?! Я в жизни и так пристроюсь.