Сергей Алексеев - Наш колхоз стоит на горке

От отца и от деда перенял Степан мастерство шорника. И надо сказать, в этом деле Козлов был умелец. Исчезал он из Березок на неделю, на две. Уходил в другие села на приработки.

Возвращался всегда довольный, сияющий, доставал из кармана деньги.

— Вот… — говорил Козлов. — Ради этого и можно согнуться в бараний рог.

— К легкой жизни, Степан, стремишься, — покачивали головами колхозники. Правда, кое-кто ему и завидовал.

После одной из подобных отлучек вызвал Савельев к себе Степана:

— Ну как дальше, тезка, жить будем?

— Как? Полегоньку, не торопясь, — нагло ответил Козлов.

Степан Петрович понял: крутого разговора не избежать. И он состоялся. Закончил его Савельев прямой угрозой.

— Вот что, — сказал председатель, — чтобы это, — и уточнил: — уходы в рабочее время, — было в последний раз. Иначе пеняй на себя.

— Ишь ты, милиционер! — ругал Козлов Савельева по дороге домой.

Через несколько дней Козлов снова исчез из Березок.

Угроза не подействовала, и Степан Петрович оказался в затруднительном положении. Сдержать слово — лишишься в колхозе в целом-то нужного человека. Не сдержать, пройти мимо — поставишь себя в неловкое положение. Вот и найди здесь правильный выход.

Зря мучился председатель. Вернувшись в Березки, Козлов сам явился к Степану Петровичу и положил перед ним заявление об уходе из колхоза.

Такого оборота Савельев не ожидал. Расстроился даже Савельев. Стоял он минуту молча. Потом не сдержался, бухнул кулаком по столу:

— Уходи!

— Бежит, бежит из колхоза народ, — злорадствовал Егор Тимофеевич Параев.

Как-то одно к одному: только уехал из колхоза Степан Козлов, — как новая убыль в Березках. Опять задержала районная милиция Глафиру Носикову за спекуляцию. На этот раз судили ее. Наказали, правда, нестрого, но все же — год исправительных лагерей.

— Ну, вот тебе закон парности, — сказал Савельев.

— Что, что? — переспросил дед Опенкин.

Председатель был дома. Старик и принес ему эту новость:

— Закон парности, — повторил Степан Петрович.

— А-а… — протянул дед. Но лишь сделал вид, что понял. А сам ничего не понял.

Дед Опенкин тут же помчался к Феде Кукушкину.

— Закон парности? — переспросил Федор. Задумался, сморщил лоб.

Пошел порылся в каких-то книгах, вернулся, сказал:

— Нет, Лука Гаврилович, такого закона.

Опенкин вернулся к себе в избу и заговорил снова с Савельевым. Степан Петрович ему и объяснил, что это не столько закон, сколько нечто вроде приметы. Для большей ясности приводил старику примеры: нашел белый гриб — ищи рядом другой, застучалась беда в двери — жди и еще одну следом.

— Понятно, — сказал Опенкин.

Глафиру Носикову в селе не любили. Мирились, но не любили. А мириться было из-за чего. Глафира давала в долг деньги. В худую минуту можно было к Носиковой пойти, заранее знали, что не откажет. Правда, давала деньги она под проценты. Взял три рубля — верни три пятнадцать. Пятнадцать — это и есть проценты.

Поэтому, узнав о решении суда, многие посожалели. А сердобольные люди вообще говорили:

— Своя же баба, местная. Хоть и дрянь, но не чужая. Сурово, сурово с ней…

И вдруг пришло от Глафиры письмо с просьбой взять ее на поруки. То есть если колхоз за Носикову поручится, то ее снова вернут в Березки.

Вот тут-то и начались споры. Одни — брать на поруки Глафиру. Другие — не брать. Третьи — поступить так, как скажет о том Савельев.

— Возьмет он Глафиру, возьмет… — зашептались в Березках. — Сейчас это модно.

— Нет, не возьмет, — говорили другие, — Мужик он с норовом. На моду Савельеву чхать. Будь что другое, возможно, и взял бы. Однако тут спекуляция.

— Ну что скажешь? — спросил Червонцев Савельева.

— Мнения своего не скрываю, — ответил Степан Петрович. — Таких, как Глафира, круто надо учить. Однако давить не стану. Поступим так, как решит собрание — по большинству голосов.

Собрание было бурным. Единого мнения не было. Пришлось голосовать.

Дед Опенкин при голосовании решил увильнуть, воздержаться — на всякий случай, чтобы потом ни одна из сторон его не корила.

Когда подсчитали, кто «за» и кто «против», то выяснилось, что голоса распались. И опять на две равные половины, как тогда, при выборах Лапоногова.

Переголосовали, и опять получилось то же самое.

Дед Опенкин замер. Неужели вспомнят? И правда, вспомнили. Уловку деда заметила Нютка Сказкина.

— Ну, Лука Гаврилыч, а ты же за что? — спросил Червонцев, который проводил это собрание.

Понял старик, что он опять оказался в том же самом положении. Его голос хоть и единственный, но решающий. «Тьфу! — сплюнул старик. — Ишь паршивец! — вспомнил он Федю Кукушкина. — А говорил, что закона парности нет! Прав Савельев — закон имеется».

Подумал старик и поднял руку так же, как и начальство, против Глафиры. Проголосовал и решил дело. Те, кто был за Глафиру, ругали потом старика.

— А я — что? Я ничего, — оправдывался дед Опенкин. — Я ни при чем. Я по закону.

— Это по какому еще закону?

И дед понес про закон парности.

Больше всех шумел Егор Тимофеевич Параев. Причем, конечно, не столько на старика, сколько в адрес Савельева.

— Ему что, — говорил Параев, — нашего брата ему не жалко. Чужак, пришелец.

Дороги к Березкам — сплошное горе. Даже к соседним колхозам «Дубки» и «Грибки» на каждом метре по три колдобины. А если хочешь добраться к районному центру — готовься к тому, что лишь наполовину живым прибудешь.

Это — когда по сухому, летом.

А что же сказать, если весна или осень. Тут непролазная грязь. Сколько рессор на этих дорогах побито! Сколько напрасно здесь сожжено бензина! Бедные машины! После поездок по этим дорогам это ряды калек.

В дождливую осеннюю пору Березки как неприступный рыцарский замок, как таинственный остров в открытом море, как станция Северный полюс. Отрезаны наши Березки от лежащего рядом мира.

Не зря в колхозе сложили частушку:

И вот привез Степан Петрович из района важнейшую новость. Через земли района и даже колхоза будет проложена трасса. Дорога большого значения. Докладывая об этом членам правления, председатель назвал трассу артерией.

Правда, по плану дорога пройдет от Березок на расстоянии семи километров.

И вот тут-то Степан Петрович сказал:

— На эту трассу нам бы тоже ответить трассой.

И пояснил: мол, от Березок к этой большой дороге провести и свою дорогу.

— Пора выходить нам в широкий мир, — говорил Савельев. И усмехнулся: — Так сказать, прорубим окно в Европу.

Конечно, построить дорогу силами колхоза, пусть она и в семь всего километров, дело совсем не простое. И все же если пугаться дела, то лучше всего ни за что не браться. Много ли легких на свете дел?