Антти Тимонен - Мы карелы

Липкина вызвали к Самойлову. Они только поздоровались, как в ЧК явилась группа пограничников, пришедшая из Ребол. С ними был какой-то человек в гражданской одежде, но тоже с винтовкой. Не успели еще пограничники ничего сказать, как следом за ними в комнатку втиснулась группа карел-крестьян во главе с голосистой женщиной. Это были ходоки из приграничных деревень. Они наперебой стали уверять, что Потапов, которого привели пограничники, ничего плохого не сделал, он свой…

— А вы-то что хотели? — спросил Самойлов, когда наконец ходоки замолчали.

— Это уж вы сами решайте, — спокойно сказал Потапов. — Я бы пошел в Красную Армию. Но это не так просто. Во мне хорошего тоже мало. Так что, пожалуй, вам сперва надо меня проверить в ЧК.

— Ну что ж, так и сделаем, как вы советуете, — улыбнулся Самойлов.

Тем временем ходоки вручили Липкину кипу протоколов и резолюций деревенских ходоков, в которых жители разных деревень требовали, чтобы именно их деревни защитили от международного империализма во имя мировой революции. Липкин принял все бумаги, пообещал, что это будет сделано. Для него более трудной проблемой в тот момент было, где ему разместить этих новых людей.

— У вас родственники или знакомые здесь имеются?

— Да не в гости к родственникам мы пришли! — заявила бойкая женщина. — А знакомые… Вот с вами мы теперь знакомые… Других у нас нет.

— Ну что ж, придется тогда нам придумать что-нибудь.

Липкин дал ходокам записку и направил в один из бараков.

Михаил Петрович протянул Самойлову кожаный портфель:

— Это подарок вам.

Липкин просмотрел бумаги, кое-что перевел Самойлову.

— Вот это да! — Самойлов не знал, как и отблагодарить пограничников за такой подарок. — Кого из вас следует представить к награде? Может, всех?

Михаил Петрович взглянул на Сашу.

— Лошадь надо наградить, — сказал Саша и рассказал, как бумаги попали к ним.

— Жаль, что Таккинен ушел, — сокрушался Самойлов. — Лошадь-то мы обязательно наградим. Двойную порцию овса дадим.

Пограничники ушли.

— У меня такое дело к тебе… — сказал Самойлов Липкину и взглянул в окно. — Опять пленного ведут.

В комнату ввели давно не бритого молодого мужчину в треухе. Он торопливо снял шапку, обнажив копну рыжих волос.

— Взят под Койвуниеми, — доложил конвоир.

— Сам сдался или оказал сопротивление? — спросил Самойлов.

— Где ему сопротивляться. Весь дрожал от страха.

— М-м-меня, м-м-м… — Бандит силился что-то сказать. — Меня взяли… заставили… я не сам…

Липкину показалось, что он где-то видел этого низкорослого, широкоплечего рыжего парня с маленькими бегающими глазами. Пленный взглянул на Липкина и оживился:

— Оссиппа! Не узнаешь разве? Я из Совтуниеми.

— Уж не сын ли ты Евсеева Степаны?

— Он самый. Меня Суавой зовут. А в деревне больше все называют по отцу да по деду. Ты скажи ему, — Суава показал на Самойлова, — что я ни в чем не виноват, я ничего плохого не делал. Меня силком в бандиты взяли. Я не хотел. А они хотели шомполами бить, вот я и пошел. Думал — сбегу к своим. Все думку такую таил, чтоб сбежать от них. Ты скажи ему… Я сам рад, что попал сюда. Не хотел я быть в банде… Самойлов велел увести пленного.

— Потом разберемся.

Но Суава еще хотел сказать что-то.

— Погодите. Ты скажи ему, Оссиппа, что я всегда был за Советскую власть. Отец последним с народом делился. А ежели отец в чем виноват, так я не ответчик за него. Ты скажи ему. Я ведь не раз говорил отцу: не обижай бедных, не гонись за добром. Ведь Советская власть-то родная нам, своя… А ежели кто обо мне плохое говорит — не верьте тому. Наговаривают со зла. Это все бандиты. От них люди врать учатся да друг на друга наговаривать.

— Скажи, ты был в том отряде, что приходил в Юмюярви? — спросил Липкин.

— Куда же денешься. Я не хотел идти, а меня они прикладом… Да шомполов грозились всыпать. А я ничего там плохого не делал. А-вой, что там бандиты творили! Я ничего…

Самойлов махнул рукой, и бандита увели.

— Я ни одному его слову не верю, — сказал Липкин. — Его отец — самый настоящий живодер. Советскую власть люто ненавидит, ох как ненавидит.

— Отец отцом. А сын тут ни при чем.

— Яблоко от яблони недалеко падает. Одна кровь… Да и воспитание…

— Одна кровь, говоришь? Вот Рийко Антипов приходил. А ты знаешь, что это его брат пырнул ножом Михаила Петровича?

— Знаю.

— Но разве может брат отвечать за брата? Нет, конечно. Рийко — славный парень. Только горяч немного.

Со всем, что Самойлов говорил о Рийко, Липкин был согласен. Ну, а что касается этого рыжего Суавы, пусть Самойлов разбирается, в отца или не в отца сынок Степаны Евсеева пошел.

— Рийко не знает, да и незачем ему знать, что, его брат чуть не зарезал Михаила Петровича, — сказал Самойлов. — А что касается пленных… Большинство из них оказалось в рядах белых не по своей воле. Так? Но есть среди них и отъявленные враги. С каждым надо тщательно разобраться. Это, конечно, наше дело, и не для этого я вызвал тебя. Пригласил я тебя вот почему. Эти люди не имеют ни малейшего представления о целях и задачах Советской власти и Карельской Трудовой Коммуны. Они напичканы одной белой пропагандой. Короче говоря, у тебя не найдется времени выступить перед ними и рассказать о Втором Всекарельском съезде Советов, о положении в Карелии?

— Дай-ка закурить. Время-то найдется, и рассказать, конечно, надо. Но… я вот все думаю, что надо бы больше бывать в деревнях, в глубинке. Ведь вовсю орудуют белые агитаторы. А мы что? Мы — молчим. Вот в чем главное упущение нашей пропаганды. Конечно, лекций и различных докладов мы устраиваем много. Но где? Все там, куда легче добраться. Вот и получается — друг дружку агитируем. Конечно, я преувеличиваю, но доля истины в этом имеется.

Липкин, разумеется, понимал, что коммунисты и советские активисты не только друг друга агитируют за Советскую власть, как он иногда говорил. Знал он, что в отдаленных деревнях проводятся еще и сходы, организованные агентами белых, но бывают и другие собрания. Правда, проходят они часто стихийно, и нет во многих местах коммунистов или беспартийных активистов, чтобы могли разъяснить людям обстановку. Народ в таежных деревнях еще смутно представляет, что такое социализм, но что такое капитализм, ему пришлось уже познать, да и еще приходится познавать на собственном опыте, потому люди и снаряжают ходоков к Советской власти, просят помочь, что бы там ни обещали им белые на своих собраниях. Липкин захватил с собой целую кипу резолюций и обращений, поступивших в ревком, чтобы показать их Самойлову.

«Мы выражаем протест против разбойничьего похода, предпринятого капиталистами Финляндии с целью захвата Карелии. Мы просим правительство революционной России и Карельской Трудовой Коммуны принять все необходимые меры для ликвидации бандитов и для сохранения мира и безопасности карельского народа…»