Антти Тимонен - Мы карелы

Они прожили эти два дня и две ночи так, словно у них опять наступил медовый месяц. Они старались забыть окружающий беспокойный мир. Но забыть его было невозможно, и у Анни то и дело вырывалось: «Васселей, Васселей! Три года были мы опять в разлуке, а встретились и прячемся, будто что-то недоброе сделали…»

Васселей рассказал о своем сне. О том, как Анни пришла к нему, молодая, красивая, а в избушку не вошла. «Все жду да плачу, плачу да жду», — сказала Анни тогда, во сне Васселея. Эти же слова она повторила и теперь, наяву. Она тоже сказала, что часто видит его во сне и даже во сне плачет. И не потому плачет, что нет его с ней, — она же понимает, что время нынче такое и многим пришлось разлучиться, — а потому, что ее мужа называют… У Анни язык не повернулся сказать, как называют Васселея, и Васселей сказал сам: «Бандитом…»

— Ведь ты же не такой, я знаю, — говорила Анни.

— Какой есть, такой уж есть. Хотел я вернуться к людям, с миром шел…

Анни рассказывала о Пекке. Анни рассказывала, а Васселей смотрел ей в глаза, в большие, выразительные, милые глаза, по которым всегда видишь, что у нее на душе, и пытался представить, как выглядит сын. Мальчик все спрашивает, где папа. Очень любит строить, мастерить. Все из дощечек строит дом, построит, разберет и опять строит. Дом, говорит, строю, чтобы нам с папой было где жить.

Еще тяжелее Васселею было думать о Рийко. Брат приезжал, сходил на могилу Олексея, а о Васселее ничего не спросил. Будто и не было среднего брата у него…

Анни сидела рядом с Васселеем, осторожно касаясь его волос. Что ждет Васселея, что будет с ним? Сколько раз она ни спрашивала, Васселей толком не ответил ничего. Уверяет все: вот будет мир на земле и они с Анни опять заживут как люди.

— Когда это будет?

— Когда? Вот кончится война, кончится все зло, все плохое.

— Сам-то ты веришь, что мы еще?.. — и Анни уткнулась, плача, в плечо мужа.

— Верю. Надо верить, Анни. Надо, понимаешь? Если мы не будем верить, тогда не стоит жить.

— Ладно, я буду верить, — сказала Анни.

Васселей приоткрыл глаза.

— Спи, еще рано, спи, — велела Анни.

Но Васселей не хотел больше спать. Он обнял Анни, привлек ее к себе. Васселей прислушался. Возле мельницы что-то хрустнуло. Действительность, от которой так трудно было оторваться, заставила Васселея схватить опять проклятый револьвер…

— Васселей, Анни, вы еще здесь?

Это был голос матери Анни.

— Ну как вы тут? Никто вас не видел?

— Никто, — ответила Анни. — Нам тут хорошо.

— Да нельзя вам здесь больше оставаться… — На глазах у матери были слезы. — Вся деревня знает, что ты пришла навестить больную мать. Люди ко мне приходят, а я такая больная, ничего не могу… Лежу с мокрой тряпкой на лбу и охаю. А уйдут люди — я опять здорова.

Мать Анни улыбнулась сквозь слезы.

— Болей так и дальше, — посоветовала Анни.

— Неужто ты, Анни, не понимаешь? Дочь приехала к больной матери. А где она, дочь-то? Люди спрашивают: О Васселее тоже спрашивают, не видала ли. Говорят, где-то поблизости шатается. Ищут его.

— Кто?

— А вот послушайте, — мать Анни перешла на шепот, словно только теперь она скажет что-то тайное. — Болеть-то я болею, а ночью езжу сети смотреть. Еду и сегодня с озера, уже к дому повернула и вижу: от Тахкониеми лодка плывет. В лодке три мужика, один гребет, другой правит, а третий, в шинели да с винтовкой, посередине сидит. Я сразу сюда, лодку в кустах спрятала, гляжу. А они по деревне пошли, в один дом зашли, в другой… Как к нашей избе направились, я бегом к вам…

— Уходить надо, — вздохнул Васселей.

— Куда ты пойдешь? Куда?

— Куда? Куда же еще… Одно место у меня куда… Не могу я жить среди своего народа.

— Васселей! Возьми меня с собой. Возьми, — бросилась к нему Анни, — Что бы с тобой ни случилось, хочу рядом быть, чтобы защитить тебя.

— Рехнулась! — испугалась мать Анни.

— Что ты мелешь, Анни? — рассердился Васселей. — Взял бы я тебя, на руках бы нес хоть на край света… Но куда я тебя возьму? К бандитам?

Васселей быстро собрался и ушел. Лес тут же словно сомкнулся за ним, приняв изгнанника, которого его народ не признавал своим.

Анни с матерью задержались на мельнице: решили на всякий случай хоть как-то прибрать, чтобы никто не заметил следы пребывания Васселея. Но сделать это было так же трудно, как попытаться забыть то, что было здесь, на мельнице. На полу лежала груда свежих березовых веток. Их можно спрятать, сжечь, но на прежнее место их не вернешь, и на березах долго будут заметны сучья, обломанные безжалостной рукой. Не сразу поднимется и трава, по которой прошли. А человек — не былинка, ему подняться еще труднее.

Прибрав на мельнице, женщины собирались уже уходить, как туда ворвались трое вооруженных людей. Два красноармейца и милиционер.

— Где Васселей? — Милиционер бросился прямо к Анни.

— Не видали мы его, — простонала мать Анни и, схватившись за голову, села на ларь.

Милиционер осмотрел кошель Анни. Нашел мясо, оставленное Васселеем.

— Такое, как он у сплавщиков оставил, — заметил милиционер.

— Берите, берите, — предложила мать Анни.

— Мы не за ним пришли. Есть дела важнее… Говори, Васселей был здесь? — потребовал милиционер у Анни.

— Был! Был! — вызывающе выкрикнула Анни. — Был, да сплыл. Можете арестовать меня. Я была с Васселеем. А мамы не было…

— Давно ушел?

— Давно ли? Ой как давно! Кажется, будто опять три года прошло.

— Куда пошел?

— Кабы знала, следом побежала бы…

— Что он тут делал? Что говорил?

— А ты не знаешь? — улыбнулась Анни. — Ну раз не знаешь, так я скажу. Вот расстанься со своей бабой, поживи с ней врозь три года, а потом повстречайся — будешь знать, что тогда делают и говорят.

Милиционер с досады плюнул.

— Забирай меня, я ведь все сказала, — предложила Анни.

— Убирайся отсюда! — рассердился милиционер. — Нужна ты нам…

Выйдя во двор, красноармейцы остановились в нерешительности: от мельницы на юг и на восток начиналась глухая тайга, в которой маленькие деревушки лежали верстах в пятидесяти друг от друга и в которой найти человека было труднее, чем иголку в стогу сена.

Двое суток шел Васселей по глухой тайге, прежде чем добрался до деревни Совтуниеми. Пришлось ему идти опять по дороге, с которой он хотел сойти… Совтуниеми была конечным пунктом его маршрута. Там он должен был разыскать Маркке, того самого столяра, с которым он неожиданно встретился в Финляндии.

Совтуниеми стояла на берегу широкой реки. Красноармейцев в деревне не должно было быть, но милиционер, правда, был. Оказалось, что в то время, как Васселей бродит по тайге, Маркке спокойно живет у себя дома и чувствует себя настолько уверенно, что даже Васселея не стал прятать. Маркке встретил Васселея как желанного гостя: как-никак, а знакомы уже давно. Да к тому же Васселей даже герой, о котором писали газеты, пришел как связной от Таккинена. Маркке даже баню, истопил для гостя.