Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину

Ночью мне не спалось. Я ворочался на тугом матраце и думал о москвичке. Эти ее расспросы, желание пойти ночью с нарядом… Чертовщина какая-то! Кто же все-таки она на самом деле? О свадьбе уже не хотелось думать.

Я встал, оделся и, ступая на цыпочках, вышел из комнаты, где спали бойцы. Из сушилки доносился разговор. Беседовали трое: Петров, Осипенко и Татьяна Михайловна. Они сидели на низкой скамеечке перед жарко пылающей печкой и не видели меня. В красных отблесках пламени их лица были похожи на раскрашенные физиономии дикарей, с жердин свешивались плащи и болотные сапоги.

Сначала меня охватило чувство неловкости: Петров и Осипенко только сейчас отправлялись в наряд, и, конечно, Татьяна Михайловна разгадала нашу вчерашнюю хитрость. Но тут же мелькнула мысль: «Ну и черт с ней! А мы иначе поступить не могли». И я остановился у дверей. Что она еще выпытывает у солдат?

— Скажите, как же вы не потеряли след нарушителя? Ведь двадцать шесть километров!

— А с нами Рекс был, — ответил Петров. — Опять же одного гвоздя не хватало.

— Какого гвоздя?

— Ну, на подковке левого каблука у нарушителя. Примета хорошая.

— Понятно. А скажите, как Рекс погиб?

Наступила пауза.

— Рекс? — проговорил Петров тихо. — Да уж вот так, не уберегся. А в общем, прыгнул на шпиона, а тот прямо на лету в него три пули всадил. Четвертую, последнюю, значит, для себя оставил. Но Рекс все равно не дал. Умирающий, он вцепился в правую руку. Тот перехватил маузер левой рукой, да мы подоспели.

И опять наступила пауза.

— Скажите, как он вам деньги предлагал?

— Ну, известно как. Взял и предложил. Пять тысяч.

— А вы что ответили?

— А мы сказали: «Зачем деньги? Мы и так богаты». И повели на заставу.

Я хотел было войти в сушилку, но в дежурной комнате громко зазвонил телефон. Послышался приглушенный голос дежурного:

— Ноль девять слушает вас… На участке заставы без происшествий, товарищ полковник!

Я уже спешил к телефону.

— Вас, — прошептал дежурный, зажимая трубку ладонью, — начальник отряда.

— Сердитый? — тихо спросил я.

— Да-а, — и дежурный испуганно махнул рукой.

«Видимо, уже все знает, — подумал я. — Ну что ж, тем лучше».

Трубка была теплой от прикосновений дежурного.

— Слушайте, что у вас там творится? — донесся сквозь разряды и щелчки на линии голос «бати».

— Разрешите доложить, товарищ полковник? — с готовностью проговорил я.

— Не надо мне ничего докладывать, слушайте, я все знаю, — в трубке наступила пауза. — Вы почему уехали и ничего не сказали своей невесте?

Ах, вот в чем дело! Речь идет о моей свадьбе. Но какие могут быть о ней разговоры, если на заставе назревают события, куда более важные? Если бы полковник только знал… И я сказал равнодушно:

— А что?

— Как что? Я за вас, что ли, буду жениться?

— Да нет, почему же?..

— Почему же, почему же! — недовольным тоном передразнил полковник. — Ваша невеста сегодня в отряде все пороги обила. Куда, говорит, пропал мой жених? А жениху и горя мало.

— Что же вы ей сказали?

— Ну, ясно что, — уже миролюбиво ответил «батя». — Поняла. Ждет.

— Спасибо, товарищ полковник.

Я пытался поведать о своих подозрениях, но полковник не слушал меня.

— В общем, договорились отложить свадьбу до твоего приезда. Родители не возражают. Так что учти… жених.

Я долго не опускал трубку, досадуя на себя за то, что так и не сказал ничего о москвичке, и в то же время испытывал чувство благодарности к «бате». Было приятно, что он уладил дело со свадьбой и позвонил мне.

Утром мы все-таки согласились показать москвичке границу. Рассудили так: никуда она от нас не сбежит, посмотрим, что будет дальше.

От заставы до границы было не больше восьмисот метров. Шли гуськом. Впереди Поддубный, за ним — Татьяна Михайловна, потом Борисов и я. Миновали проволочные заграждения и вскоре очутились у полосатого облупившегося столба с российским двуглавым орлом на гербе.

— Вот и граница, — шепотом сказал Поддубный и зорко осмотрелся по сторонам.

Влево и вправо уходила прямая, как стрела, просека — такая прямая, что сквозь нее, казалось, можно было увидеть Охотское море и Татарский пролив. Но до них было очень далеко, а просека поднималась на сопки, и там, где она переваливала через вершины, в зубчатой стене леса зияли просветы.

Все было обычным, не раз виденным и перевиденным: и эта просека, и этот столб, и эта тропа, теряющаяся среди кустов на той стороне, и вон та японская дозорная вышка, прижавшаяся метрах в шестидесяти к деревьям, с нацеленным на нашу территорию окошечком. Граница как граница.

И тихо было тоже, как всегда на границе. От этой тишины позванивало в ушах, будто мы только что опустились с большой высоты. Словом, ничего особенного.

И в то же время присутствие постороннего человека рождало в нас обостренное чувство настороженности. Во всяком случае, мы чувствовали себя не совсем свободно. Черт его знает, все могло быть.

Я заметил, как Поддубный исподтишка погрозил кулаком в кусты, и понял, что там у него выставлен «секрет». Майор Борисов не спускал глаз с японской вышки.

— Скажите, — также шепотом спросила Татьяна Михайловна, — почему не видно ни одного пограничника? Ведь так могут пройти…

— Не пройдут, — заверил Поддубный.

— А все же пытаются?

— Бывает…

В молчании постояли еще несколько минут.

— Можно осмотреть столб?

Татьяна Михайловна подошла к столбу и, прищурившись, долго осматривала поржавевший герб. Орлиные головы высокомерно глядели в разные стороны.

С той стороны бесшумно пролетела птица и скрылась в лесу. Зловеще поблескивало стекло в окошечке на японской вышке. Мне показалось, что в нем сверкнул глазок стереотрубы.

— Интересно… — проговорила Татьяна Михайловна, отходя от столба. — Российской империи уже давно нет, а столб все стоит и стоит.

— Пускай стоит, не мешает, — сердито заметил Борисов. Ему явно не нравилась болтовня женщины.

А Татьяна Михайловна стремительно шагнула к линии границы, нагнулась и протянула руку на японскую территорию. Еще шаг, один единственный шаг, и она будет за пятидесятой параллелью. Борисов и Поддубный одновременно расстегнули кобуры. Я рванулся к москвичке, готовый схватить ее за полу дождевика. В кустах, где замаскировался «секрет», сухо щелкнул затвор пулемета.

К счастью, гостья не видела нашей паники. Она что-то сорвала на японской стороне, повернулась и показала нам белый цветочек.

— Японская ромашка! Я покажу ее в Москве своим друзьям, — и она спрятала трофей в сумочку.

Мы вежливо улыбнулись. Мы наперебой похвалили ее за такой трогательный поступок. И мы прокляли себя за то, что привели ее на пятидесятую параллель.