Илья Штемлер - Универмаг

Сержант Пинчук нес службу при главной кассе.

В семь вечера он сопровождал старшего кассира во время обхода на снятие денег. Обычно старшего кассира сопровождал конвой из двух милиционеров — впереди и сзади. В пять часов кассу еще сняли полным конвоем. А к вечернему обходу у напарника разболелся зуб, и Пинчуку пришлось сопровождать старшего кассира одному. Пинчуку недавно стукнуло полста, но он любого молодого милиционера на гирях пережимал. Да чего, собственно, опасаться — маршрут жесткий: из зала в зал, от кассы к кассе. Вокруг полно людей. И сама процедура сдачи кассирами денег дежурному кассиру была не канительна. Сложила выручку в номерной мешочек, приложила реестр, захлопнула — и все. Дежурная не пересчитывает денег — прихватывает мешочек, расписывается в получении и следует к другой кассе.

Еще никогда за все годы службы Пинчук не слышал, чтобы совершили нападение на дежурный конвой. Но Пинчук к своим обязанностям относился добросовестно. Видел все вокруг и около...

В помещении главной кассы размещалось, в сущности, два учреждения: универмаг «Олимп» в большой светлой комнате отделялся прочной стеной от филиала Госбанка. Представитель банка — оператор, пожилая женщина в цветном домашнем халате и тапочках, сидела за бронированной стеной. Сержант часто любовался через смотровую щель, с какой скоростью она пересчитывает деньги. Прозрачная рябь, в которой обозначались только пальцы. Миг — и пачка обработана. Обвязывала лентой. Ставила свой штамп. Все! После нее уже пересчитывать не будут — она представитель банка. Затем составляла препроводительную ведомость. Вкладывала все это в сменную сумку, специально закрепленную за Универмагом. Пломбировала. Все это надо успеть до прибытия инкассатора.

Последнюю, девятичасовую выручку кассиры приносили в банк сами. Сдавали. Собирались домой. Обычно Пинчук располагался на табурете с журналом в руках, изредка окидывая взглядом снующих по комнате кассиров. Те угощали сержанта кто яблоками, кто домашним пирожком. Переговаривались между собой. А иногда такую свару затевали, хоть уши затыкай. Кое-кого из них связывали с главным кассиром Степановой особые, деликатные отношения. Но об этом не принято было говорить — Степанова начальница строгая, а место кассира в «Олимпе» на улице не валяется. Главный кассир мог миловать, мог казнить. «Миловать» — значит при каждом удобном случае подкидывать выгодную в этот день кассу. Не говоря уж о мелких любезностях: график работы и отдыха, отпуска... «Казнить» — наоборот. Конечно, существовала «скользящая» очередность, чтобы без обид. Но работа есть работа. Всякие возникают ситуации...

Тамара работала не хуже Киры Александровны Аматуни, но никак не могла наладить отношения с главным кассиром. И подарки делала, и льстила. Все впустую! А может, неприязнь сеяла Кира Александровна с друзьями...

Большим психологом была Кира Александровна. Можно сказать, профессиональным. Тонким и наблюдательным. Она видела покупателя насквозь. Особый дар. Конечно, Аматуни не брезговала и традиционным методом: вручала покупателю вначале чек, потом мелкий размен, потом рубли. В то время как инструкция строго наказывала: чек завершает расчет. Без чека покупатель не отойдет от кассы. А без сдачи после получения чека — сколько угодно. Но Аматуни не прятала «забытых» денег, выкладывала на видное место и не убирала до тех пор, пока покупатель не покинет секцию. И возвращала по первому же требованию с извинением, без скандала. Как правило, покупатель или не замечал уловки, или, уверенный в том, что правды не добиться, смирялся... Находились и мошенники, которые предъявляли претензии, не имея для этого основания. Кассиры на это реагировали по-разному. Кира Александровна не мелочилась, вручала требуемую сумму — и все, инцидент исчерпан. Себе дороже!

Кира Александровна владела и другими методами. Еще от родительницы своей научилась. В свалке за дефицитом она намечала жертву. По рукам и носам определяла. Психолог! Отсчитывала вслух сдачу за крупную покупку с крупной суммы. Десятками или четвертными. И с ловкостью факира просчитывала одну, а то и две бумажки в свою пользу. И риска никакого: ну просчиталась. Вернется покупатель — отдаст с улыбкой, с извинениями. Как правило, не возвращались... Все кассиры знали о методе Аматуни. Некоторых, особо близких, Кира пыталась обучить своему искусству, у нее было доброе сердце. И опыт: друзья — это выгоднее, чем враги. Но ученицы не могли освоить ее школы. Больно жалостливые были...

Догадывался главный администратор о методах ее работы, но вот попробуй уличи, схвати за руку, если она с точностью до копейки предвидела разницу между суммой на счетчике аппарата и суммой, осевшей в ящике кассы. Даже не пользуясь ключом, наличие которого у кассира считается проступком. Чувствовала! И вовремя снимала свой остаток...

Около одиннадцати раздался звонок — короткий и длинный. Пинчук откинул шторку глазка, в котором умещалась лишь часть лица инкассатора. Кто сегодня? Тарасов? А говорили, болеет...

- Ты, что ли, Тарасов? — произнес Пинчук.

- Ну?

- Ты ж болел?

- Болел — выздоровел. Отпирай!

Пинчук набрал цифровой код — заслонка, что находилась ниже глазка, отошла. Инкассатор прислонил удостоверение с фотографией... Он, Тарасов...

Высокий здоровяк Тарасов, из бывших военных, был одет в темно-синий костюм с зелеными петлицами, в ведомственную фуражку. Френч был распахнут, и с левой стороны живота виднелась расстегнутая кобура с торчащей из нее ручкой старого нагана. Хотя инкассаторы давно перешли на пистолеты, Тарасов был верен нагану...

- Готово?

- А как же? Аптека! — ответил Пинчук.

Тарасов шагнул к массивной двери отделения банка. Позвонил. Распахнулось окошко. Инкассатор просунул удостоверение и явочную карточку. Из окошка послышался тихий бумажный шорох. Сличают...

- Свой, тетя Катя. Свой! — поторапливал Тарасов.

- А доверенность-то где? — строго вопросила оператор. — Я тебя предупреждала, Тарасов, переоформляй доверенность. Песок с нее сыплется.

- Да бюллетенил я, тетя Катя. Не успел.

- Чтобы в последний раз. Пустым уедешь... Держи препроводиловку!

Инкассатор расписался в копии ведомости. Оператор внесла запись в явочную карточку. Вернула. И получила порожнюю сумку на завтра. Тарасов щелкнул языком и подмигнул сразу двумя глазами, словно большой синий кот. Оператор протянула инкассатору образец оттиска пломбира, документы и указала на раздутый брезентовый мешок.

- И все? — уточнил Тарасов.

- Все. Не торговля была, а слезы... Так что один донесешь... Да и купюра крупная сложилась, — ответила оператор.

Тарасов расписался в ведомости, упрятал планшет с документами и, ухнув, закинул мешок на плечо.