Петр Шумский - За колючей проволокой

Приближались к городку осторожно, боясь преждевременно обнаружить себя. Въехали в предместье. Сады качались при каждом порыве ветра, роняли сочные перезрелые плоды. Улицы были пустынны. На повороте из-за угла вышел крестьянин. Он шел, низко склонив голову. Поравнявшись с колонной, стянул с головы шапку и, смело глядя в лицо командиру, произнес:

— Дзень добры.

— Когда оставлен город? — спросил комиссар..

— Много ли тут солдат было? — интересовался Терентьич. — В каком направлении ушли?

Крестьянин стоял молча, с обнаженной головой. С тоской глянул на комиссара, сказал, трудно выговаривая слова:

— У меня, пане, польски солдаты остатнего коня отобрали. Я шел до вас, может, вы поможете.

— Поможем, — мягко сказал комиссар. — Только вы, товарищ, нам скажите, когда оставили поляки Плоцк?

— На рассвитку…

— Много их было?

— Дюже.

— А куда пошли?

— По тей дрозе, — он махнул рукой на север. — И по тей, — указал он в противоположную сторону.

— А может, они не ушли, а попрятались?

— Кажись, ушли…

Терентьич посмотрел на крестьянина.

— Сейчас будет проходить обоз. Пусть начальник обоза даст вам раненую лошадь, скажите, что командир велел. — Потом повернулся к комиссару: — С чего бы им бросать город без боя?.. Скорее всего — ловушка.

Осторожно двинулись дальше. По-прежнему робко пряталась во дворах запертая на засов тишина.

И вдруг выстрел разрядил напряженное ожидание. Дениска заметил, как первая сотня рванулась на вспышки огня. С грохотом легли на площади снаряды, рассыпая брызги осколков. В переулок очумело рванулась испуганная фурманка. В проулке Дениска встретился со взводом конных, мчавшихся к площади. Снаряды коверкали улицы, дома, переулки. Торопливые пулеметы глотали ленты. Здесь в путанице враждебных улиц можно было без толку потерять людей и не добиться успеха. Терентьич приказал конникам отходить.

…Выскочив на окраину городка, Дениска столкнулся с командой разведчиков. Невдалеке горел дом, а подальше, воя и дребезжа, оголтело рвались снаряды. Перегоревшая балка надломленно упала, раскидывая искры.

Стуча сапогами, бежала польская пехота, стреляла, и пули звенели над головой, заставляя Дениску ежиться. Позади на дороге неожиданно разорвался снаряд, преграждая отступление. Лягай рванулся в сторону, и Дениска, шатнувшись в седле, чуть было не потерял стремена. Конь понес, и, прежде чем Дениска совладал с ним, он оторвался от полка.

Сердце екнуло.

«Где же наши?» — прислушиваясь, он придержал коня. В городке вразнобой били из винтовок.

Вдруг кто-то выстрелил совсем рядом. Лягай рванулся с места. Встречный ветер сорвал фуражку. Вслед какие-то люди выкрикивали невнятные слова.

Дениска помчался по улице, вдогон треснули два выстрела. Впереди синел просвет, узкий, далекий. Просвет расширялся. Дениска выскочил в степь. Тут было-светлей, просторней, но страшнее. Бой уходил вправо.

— Уцелел… — перевел он дыхание, сворачивая с дороги.

Конь шел размашисто, тяжело дыша.

— Ах ты, Лягай! — прошептал Дениска, и в голосе зазвучала сердечная ласка.

Жеребец остановился, все кругом затопили колосья, шумливо осыпая тяжелое зерно.

До боли в глазах вглядываясь в степь, Дениска заметил чье-то распластавшееся тело. Торопливо снял карабин, подъехал… Конь всхрапнул, пугливо обошел круг, поводя ушами. Донесся стон и моментально смолк, оборванный ветром.

Раненый лежал, запрокинувшись головой в рожь, выбросив вперед руки. Лягай подошел ближе. Голова раненого медленно приподнялась; он поджал под себя ноги, пытаясь встать.

— Кто? — хрипло окликнул Дениска и вдруг увидел узкие, налитые болью глаза. — Ван? Ты? — прошептал он, оторопело откидываясь глубоко в седло.

— Пи-и-и-ить, — сдавленно протянул Ван Ли. Дениска соскочил с лошади, склонился над товарищем.

— Денис… ка… — прошептал тот.

— Я, Ван, я.

Дениска, кряхтя, обхватил китайца поперек туловища, перекинул через седло.

— О-о-х-х! — опять простонал Ван Ли.

— Ничего, потерпи. Меня не так бузовали, и то жив. Винтовка-то нам пригодится, Ван, правда?

Взял за прохладный ремень винтовку китайца, перекинул ее через плечо. Затем ловко вскочил в седло, тронул, поводьями, левой рукой бережно обхватил голову товарища.

— Спа…си…бо, — прошептал Ван Ли чуть слышно.

Высоко в утреннем небе коршуном кружил аэроплан… Прикрыв собой раненого, Дениска пустил коня в намет. Побледневший китаец бессвязно шептал какие-то слова, из которых только одно — «спасибо» и было понятно. Степь спускалась к балке, оттуда пахнуло дымом и хлебом.

— Наши, — опознав конных бойцов, ехавших навстречу, заулыбался Дениска.

И этот и следующий день красноармейцы вновь и вновь бились на улицах города, то прижимая противника к самому руслу Вислы, то откатываясь на окраины Плоцка. Потом пришел приказ командира отходить, оставив заслоны, и конники, с трудом оторвавшись от противника, вышли из боя…

Утром в полк приехал товарищ Гай.

Прошел слух, что командир корпуса по дороге сам разогнал польский конный разъезд, встретившийся ему на пути.

— Нашего товарища Гая не стреножишь!

— Это что, а вот в девятнадцатом, когда у нас был отряд человек в триста, что он выделывал!..

Гай вышел из пыльного автомобиля, усталый, словно постаревший. Но все те же черные улыбчивые глаза и твердый, крепкий подбородок делали лицо его родным и близким. Терентьич отдал рапорт. Гай крепко пожал его жилистую ладонь.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал он полк. «Бравый командир», — решил Дениска, вместе с бойцами дружно крича «ура».

На совещании в штабе полка никто из бойцов не был, но не успел еще Гай уехать, как все уже знали, какие невеселые новости привез командир корпуса. И снова вспомнил Дениска мрачные слова ездового. Оторвавшимся от своих тылов полкам грозила смертельная опасность.

Где-то северней белополяки прорвали фронт, и Красная Армия быстро откатывалась назад. С каждым часом разрыв между корпусом Гая и основными силами фронта становился все шире и шире. Придется с боем, почти без снарядов и патронов, пробиваться сквозь свежие дивизии врага, мечтающего окружить корпус Гая, прижать его к немецкой границе, взять в плен или уничтожить.

Что и говорить — вести были не из радостных, но ни один конник в полку не сомневался: «На товарища Гая положиться можно — этот и проведет и выведет!»

Гай, кончив совещаться с командирами, подсел к бойцам покурить кубанского станичного самосада.

— А ты помнишь, товарищ Гай, как нас загнали в камыш на Маныче? Вот жара была!

— Как же, помню, — посмеивается Гай, — лихорадило нас после этого с неделю.

— Да, трясозуба выбивали!