Николай Борискин - Туркестанские повести

— Садитесь, — махнул рукой командир. — Есть у вас и другие неполадки. Около автополуприцепа Кузнецова беспорядок — разбросаны дуги. Некоторые солдаты не взяли с собой противогазы. А если бы в это время враг применил химическое оружие? Тогда что? Не надо забывать об этом. Противопожарный щит возле караульного помещения не имеет описи. Дежурный разведчик-дозиметрист появился без ремня…

Майор не умолчал ни об одной мелочи. Собранные в кучу, они, эти мелочи, омрачали настроение, А что я, не мог, что ли, дуги сложить как следует? Тяжело было Маруте оттащить чехол подальше? Лень писарю приклеить опись шанцевого инструмента на противопожарный щит?

— Вывод: ракетно-зенитный дивизион к выполнению боевой задачи готов. — Майор Мартынов окинул взглядом солдат и офицеров и увидел на их лицах нерешительные улыбки. — Но мы не имеем права мириться с оплошностями, о которых я сказал. Надо работать на большом дыхании. Каждый из вас должен считать себя полпредом нашего народа на огневом рубеже. Понятно? Полпредом!

Задачи: в ближайшее время устранить неполадки, продолжать совершенствование выучки и готовности к передислокации на новую огневую позицию. Ясно? Солдаты и сержанты свободны, офицерам остаться, — закончил командир дивизиона.

Сначала галдели все вместе, препираясь и поругиваясь.

— Из-за тебя, Марута, опять нахлобучку получили…

— И чего торопишься, Володька? Я же тебе говорил: поспешность нужна при ловле блох.

— Иди ты…

— Нет уж, будь добр выслушать!

— Эй, Горин! Ты-то почему прошляпил? Ну какие у тебя заботы, кроме бумажек?..

Потом разошлись по взводам, отделениям, расчетам и опять обсуждали результаты проверки.

— Пошли на огневую, — сказал сержант.

Под ногами чавкала глина, мягко похрустывал мокрый песок. Галаб шел сбоку, глубоко задумавшись. Его расчет не упрекали ни в чем, если не считать меня, но все-таки он был недоволен: не упрекали и не хвалили. Значит, не за что пока хвалить. Старым заслугам отдано должное, а новых, как видно, маловато. А может быть, майор и не ставил целью говорить об успехах? Успехи никто не отнимает, а вот недостатки могут здорово подвести…

— Кузнецов, подгони машину, будем тренироваться. — Голос Назарова звучал спокойно, без казенных ноток. Сдерживается сержант.

Я подъехал, и расчет начал тренироваться. Кто-нибудь один зазевается — Галаб велит все начинать сначала. Никому никакой поблажки. А время — вещь упрямая, уперлось как бык — попробуй сдвинуть его хоть на секунду… Но двигать надо. Вот и тренируемся.

— Покурим.

Пошли дымить. О работе не говорим. Зачем говорить? Надо дело делать. Вчера тренировались ночью. Скидки на темноту нет: цель может появиться в любое время суток; она будет идти с одинаковой скоростью; ее надо сбить во что бы то ни стало — днем ли, ночью ли. Для этого и призвали нас. Для этого и тренируют. Оценку выставляют по результатам.

Тренируемся.

Тренируемся…

— Саш!

— А?

— Сбреши что-нибудь.

— Я не Дембель… Эх, испортили кобелька. Какой-то придурковатый стал, нет прежнего юмора у него. Испугался, что ли?..

— Кого испугался?

— Как, разве вы не слыхали? — Новиков сделал удивленное лицо. — На новой позиции был такой переполох! А все Горин со своей теорией «случайного героизма»…

— Да в чем дело?

Вьется дымок на ветру. Ребята приготовились слушать. И Саша рассказывает:

— Работали там в две смены — днем и ночью. Одни отдыхали, другие окопы рыли, убежище ладили. Ночью, конечно, как и положено, часового выставляли. Дошла очередь до Горина. Взял он карабин и начал выхаживать вокруг позиции. Огонек мерцает, движок стрекочет, тарахтит землеройка.

Гриша мечтательный человек. Вот ходит он, значит, и, должно быть, сочиняет какую-нибудь новую теорию для облегчения собственного положения. Ходит-ходит. И вдруг ка-ак хлобыснет кто-то Гришу сзади по поджилкам — он и с катушек долой. Орет с перепугу благим матом: «Караул!» Начал палить в воздух из карабина. А его еще — хрясть по боку! Хрясть! «Спасайтесь! — кричит. — Меня уже приканчивают диверсанты… Командиру доложите: погиб при выполнении боевой задачи… Ой-ей-ей… Убивают… Прощайте, братцы…»

Братцы мигом выскочили из окопа. У кого оружие, у кого лопата. Включили фары всех машин. Где Гриша? Где диверсанты?

Горин лежит в обмороке, а возле него… дерутся вараны. Видно, потревожили их в песке, роя окопы, и они вылезли на поверхность. Ну, сбрызнули Гришку водичкой, привели в чувство.

«Где я? — простонал бедняга. — Уже перевязали? Спасибо… А диверсанты ушли?» «Вот они», — показали ребята на варанов. Смотрит Гришка, а перед ним огромные, метра по три, чудовища, розовато-песочные, с широкими бурыми поперечными полосами. Головы приплюснуты. Языки раздвоены, зубы клиньями и загнуты назад. Горин брык — и опять в обмороке. Едва отходили…

В общем проморгал Гришка случай отличиться. А Дембель, свидетель этой истории, потерял чувство юмора, стал обыкновенной дворнягой, — сокрушаясь, закончил Саша.

Ребята смеялись:

— Шутка — минутка, а заряжает на час.

— Ничего себе шутка! С тех пор Горин страдает рассеянностью: не случайно опись забыл приклеить на противопожарный щит.

— Врет Сашка, а складно получается…

Мы встали. Подходя к пусковой установке, Галаб Назаров сказал:

— Давайте разберемся с неисправностями.

Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Командир расчета подробно объяснял и показывал, как надо устранять неисправности.

А на второй день мы начали тренироваться в свертывании и развертывании пусковой установки. Руководил работой сам Тарусов. Значит, скоро будем перебазироваться на другую огневую позицию. Это заметно было и по тому, как зашевелился Акимушкин со своими механиками на дизельной электростанции, как старшина Дулин с Гориным сновали из вещевого склада в продовольственный, из комнаты бытового обслуживания к пирамиде с оружием, как перекладывал и осматривал свое хозяйство химинструктор.

К переезду готовились и там, в кабинах майора Мартынова, офицера наведения, Кузьмы Родионова и других «технократов», где напряженно работает электронный мозг всего ракетного комплекса. Я только однажды побывал там, если не считать ознакомительных посещений. Пригласил меня Кузьма после того, как мы поговорили о его приборе.

В голубоватом таинственном полумраке светились индикаторы, мерцали контрольные лампочки. К зоне нашего дивизиона шли бомбардировщики «противника», эшелонированные по высоте и в глубину. Воздушная обстановка менялась с каждой минутой, и эти изменения, как в зеркале, отражались на выносном индикаторе кругового обзора: яркие всплески отраженных импульсов Родионов читал словно азбуку.