Николай Борискин - Туркестанские повести

Умаров потерял цель: отметка от нее похожа сейчас на десятки других «рыбешек».

— «Двести шестьдесят пятый», разворот вправо на курс… крен… — пришел на помощь штурман наведения.

Камил снова увидел на экране только одну отметку.

Он включил форсаж, намного увеличивший скорость самолета, и стремительно пошел на сближение. Вот уже отметка цели вышла на вертикальную черту, резко вспыхнула горизонтальная светло-зеленая линия. Цель «захвачена»! Летчик перенес взгляд на прицел, совместил центральную марку с «рыбешкой».

— Атакую! — бросил в эфир возбужденный Камил.

Мысленно пережив весь полет, Умаров рассказал о нем генералу. Плитов не перебивал летчика, только в конце, когда Камил доложил, что цель все же ускользнула, он вздохнул.

Задолго до прилета Плитова, когда над пустыней еще не занимался рассвет, по распоряжению начальника гарнизона из авиагородка по тревоге выехали два военных грузовика, крытые парусиной. В кабине одной машины рядом с водителем сидел капитан Карпенко. Полковник Скворцов дал согласие назначить Алексея старшим поисковой группы. Ответственность за другую машину была возложена на командира роты Семкина. В кузовах на скамейках, прикрепленных вдоль бортов, разместились солдаты: дозиметристы, дегазаторы, саперы и другие специалисты, необходимые в подобных случаях.

У развилки дороги автомобили остановились. Из кабин вышли офицеры.

— Поезжайте, товарищ Семкин, на взгорье, — предложил Карпенко старшему лейтенанту и махнул рукой вправо, — а я обшарю степь до края пустыни.

— Есть, — негромко ответил старший лейтенант. На его веснушчатом лице отразился невысказанный вопрос.

— В случае чего, — словно бы предугадывая мысль Семкина, сказал капитан, — свяжемся по радио. Смотрите, поосторожней там…

— Ясно.

Грузовики развернулись и, фыркнув, понеслись в разные стороны. Зыбкий рассвет уже начал теснить ночь. Постепенно светлел темно-сиреневый горизонт, с каждой минутой все ярче вырисовывались живые малахитовые волны сочной травы, на гривах которых пламенели нежные маки. Над степным раздольем, словно золотые бубенчики на невидимых шнурах, радостно звенели жаворонки.

Минут через двадцать водитель машины нажал на тормоз и сказал капитану:

— Вы приказали остановиться у отары Усмана-ака. Во-он она…

В полукилометре от дороги шевелилось пестрое стадо колхозных овец. Рядом, опершись на длинную палку, стоял старый чабан Усман Кадыров.

— Узнайте, что у него нового, — попросил Карпенко сержанта, успевшего выпрыгнуть из кузова.

Вскоре посыльный подал знак рукой: сюда, мол, сюда!

Все направились в сторону отары. Испуганные овцы, наседая друг на друга, шарахнулись в глубь степи.

Подойдя к чабану, капитан приветливо поздоровался:

— Здравствуйте, Усман-ака!

Старик прижал к груди загорелую морщинистую руку, поклонился.

— Салам, салам, Альешаджан! Как здоровье, дорогой? Как настроение? Как жизнь? Зачем столько солдат привез?

Карпенко давно знал чабана, бывал у него в гостях вместе с Камилом и относился к нему уважительно.

— Спасибо, Усман-ака, на здоровье не жалуюсь. Настроение бодрое… А жизнь течет, каждый день бывает что-нибудь новое, необычное… Одну минутку…

Капитан отдал распоряжение двум сержантам возглавить семерки солдат, зарядить оружие и приступить к поиску. Каждый участник группы уже знал, что ему надо делать.

Рассыпавшись цепью, воины ушли. Неподалеку от Карпенко остался лишь радист с аппаратурой.

Офицер и чабан уселись на траву, закурили.

— Ночь была спокойная? — начал разговор Алексей.

— Ага. Только кто-то из ваших стрелял.

— Стрельбу слышали?

— Ага, там. — Чабан ткнул своей палкой в небо.

— А говорите, спокойная…

— Думал: учатся стрелять. Бывает так? Бывает. Привыкли…

— И не пугаетесь? — полюбопытствовал Карпенко.

— Ц-ц, — поцокал Усман-ака языком и покачал из стороны в сторону клинышком седой бородки. — Басмача бил? Бил. Фашиста? Тоже. Зачем же страх иметь?

— Верно, товарищ Кадыров, — поощрительно улыбнулся капитан. — На своей земле бояться нам нечего. Крепко, по-хозяйски стоим на ней.

Клинышек бородки чабана ходил, точно маятник: так, мол, так, Альешаджан. Имя Карпенко старик произносил ласково-уменьшительно, с добавлением слова «джан».

— А там, — старик посмотрел на небо, — разве мы не крепко стоим?

— В воздухе-то?

— Да. Сколько-раз видел ваших летчиков. Наш Камил тоже орел! — не без гордости напомнил чабан.

Капитан не стал огорчать старика и ничего не сказал ему о ночном происшествии.

— Усман-ака, — Карпенко перевел разговор на другое, — вы никого не замечали сегодня ночью? Посторонних, незнакомых…

Старик задумался, словно восстанавливая в памяти все, что видел, затем неторопливо начал говорить:

— С вечера по дороге шли машины. Наши, колхозные. С поля шли. Поздно ехал раис. Погудел, поморгал огнями — позвал меня. Я подошел. Потолковали. Сказал, что был в райкоме партии. И хлопок, говорит, и мясо нужны государству… Много надо… Еще позже какой-то лихач ехал… Туда… — Чабан махнул рукой в сторону Песчаного. — Даже без света, шайтан, катил… И куда только торопился?

— В котором часу, Усман-ака? — насторожился офицер.

— Часов нет, звезды спали за тучей, — развел руками старик. — Наверное, был один час… А что? Кто пропал? Искать надо кого?

— Искать, Усман-ака. Помогите нам вот в чем…

Внимательно выслушав Алексея, чабан кивнул бородкой:

— Хоп!

— Ну ладно, Усман-ака, мне пора.

— Хайр, Альешаджан. До свидания. Камилу салам, привет!

Карпенко подошел к радисту и приказал установить связь со старшим лейтенантом Семкиным.

Через минуту солдат доложил, что связь налажена.

— Хорошо. — Капитан взял микрофон. — «Второй», «второй». Это «второй»? Чем порадуете?.. Такая же картина и здесь… Конечно, искать! Местное население? Правильно. Надо привлечь… А как с мероприятием, о котором договаривались? Пусть ведут круглосуточно, так приказал Скворцов…

Поиски продолжались. Авиаторы и колхозники обследовали квадрат за квадратом, заглядывали в каждую лощину, обшаривали каждый куст саксаула, внимательно присматривались ко всему окружающему: а вдруг вон за той неровностью, за тем камнем…

Тяжело двигая сапогами по безросной траве, шел на взгорье и рядовой Кузькин — высокий флегматичный парень. Загорелый нос его облупился, пухловатые губы потрескались. Он уже порядком устал и, оправдывая свою медлительность, начал размышлять: «Ходить, конечно, можно до помутнения в глазах. А толку-то что? Не дурак небось шпион, чтобы кулем сидеть в степи. А может, его и совсем не было? А тут ищи…»