Фока Бурлачук - Нержавеющий клинок

— Никак не можем привыкнуть к новой обстановке, в Снежинку тянет. Даже Петька вспоминает… Ну, вы беседуйте, а мы с Петькой пойдем на рынок, здесь недалеко. Ты, Миша, не уходи, останешься у нас обедать.

Дочь Ильи Васильевича — Зоя работала в Ленинграде и каждое лето «подкидывала» родным своего сына Петьку. Петька рос без отца. Ему был год, когда отец, летчик-испытатель, погиб.

Хозяин и гость вышли во двор. Набежавшие тучки закрыли солнце. Небо враз нахмурилось, с севера потянуло прохладным ветерком.

— Уже и осень, а лета как и не было, — заметил Илья Васильевич, показывая гостю свой садик — несколько старых, неухоженных деревьев, только у самой калитки стояла молодая яблоня, облепленная мелкими красными плодами. — Как видишь, Михаил, теперь я и стал собственником, но в долги залез по самые уши, — сказал он и тут же спохватился: — Что же ты не рассказываешь, как у тебя дела, студент?

— У меня все нормально, Илья Васильевич, вот только дома…

— Что случилось?

— Мать в полном расстройстве: отца избрали председателем колхоза, — с притворной досадой ответил Михаил, но в его голосе учитель уловил нотки гордости.

Илья Васильевич заулыбался:

— Вот оно что! Это же просто чудесно. Скажу тебе, Миша, по секрету, что твоего отца рекомендовал я. А почему? Потому что он замечательный трудяга, честный и вдобавок — трезвенник.

— Но у него же никакого опыта. Всего только столяр.

— Опыт — дело наживное. Главное то, что его в селе уважают. Теперь там есть партячейка, помогут. Надо черкнуть ему пару слов, поздравить и пожелать успеха…

Пока учитель говорил, Михаил пригляделся к нему и заметил, что он очень постарел, осунулся.

Илья Васильевич поднял с земли несколько желтых кленовых листочков, перешел на другую тему:

— Золотая осень. С детства люблю осень, Миша.

Скажу тебе, что в каждой поре года есть свои прелести, но для меня осень — ни с чем не сравнимая пора. Особенно теперь, когда моя жизнь вошла в свою осень… Но это, так сказать, уже из области лирики. Что ты сейчас читаешь?

Михаил замялся, ему стало неловко, что нечего ответить, а соврать не мог, и он признался:

— Верите, Илья Васильевич, что совершенно не остается времени для чтения.

— Нет, не верю. Читать надо всегда, хоть самую малость. Ты думаешь, что после окончания института у тебя будет свободное время для чтения? Нет, мил человек, никогда не будет, если не захочешь. У меня тоже нет времени, однако я читаю. Не спеша, помаленьку, вот сейчас заканчиваю «Пятьдесят лет в строю» Игнатьева. Рекомендую. Замечательное повествование познавательного плана и во многом поучительное. Игнатьев — генерал, перешедший на сторону Советской власти. А помнишь, когда ты учился в школе и я вечерами читал вам книги? Разве у меня тогда было свободное время? Не было. Однако я для вас старался, хотел с детства привить вам любовь к книге, но, оказывается, не сумел, — огорчался Илья Васильевич.

— Что вы, что вы, Илья Васильевич! Вы сделали все, что могли. Благодаря вашим усердиям мы полюбили книгу. В селе я заходил к Ивану Савицкому и увидел у него замечательную библиотеку. Он так и сказал: «Благодаря Илье Васильевичу иногда и ночами читаю».

Лицо Ильи Васильевича то хмурилось, то расплывалось в улыбке.

После обеда они сидели в рабочем кабинете: крохотной комнатке, в которой возле стенок теснились самодельные полки, переполненные книгами. Книги были и в первой комнате. На стене, над письменным столом Михаил увидел знакомый портрет Ленина; сразу узнал его, но спросил:

— Илья Васильевич, это тот самый?

— Разумеется, Миша, тот. Самая дорогая реликвия о годах, проведенных в деревне. Ты помнишь вашу клятву на нем?

— Такое не забывается. Как только я вижу похожий портрет, сразу вспоминаю тот холодный январский день и все, что было тогда. Думаю, это на всю жизнь. Рамку надо бы заменить…

— Ни в коем случае, она для меня тоже история. Я ведь ее сделал собственноручно. Сначала хотел просить твоего отца, а потом сам смастерил…

— Пляши, Миша, тебе письмо! — сказал сосед по койке Яким Архипенко, когда Овчаренко вернулся в общежитие.

— Давай, давай, сам знаешь, что плясать не умею.

— Тогда спой. Верно, ребята, пусть споет? — настаивал Архипенко.

— Пусть споет, — раздалось несколько голосов.

Овчаренко знал, что угомонить их сейчас невозможно, и запел свою любимую «По долинам и по взгорьям». Красивый, сильный голос Михаила вскоре поддержало еще несколько ребят. Но вот дверь распахнулась, и кто-то вбежал с криком: «Прекратите, в общежитии директор». Песня оборвалась, и тотчас на пороге появился Кузьма Петрович. Ухмыляясь, он спросил:

— К завтрашнему экзамену все готовы, можно и песню спеть, — так, что ли?

— Это я виноват, товарищ директор, заставили спеть, — оправдывался Михаил.

Но директор, махнув рукой, — дескать, дело ваше, — оглядел комнату и, уже уходя, сказал:

— Мы учредили Доску почета, с этого семестра будем вывешивать фотографии отличников…

Письмо было от Риты, девушки Михаила; хотя Рита жила в нескольких кварталах от него, они встречались редко, чаще всего писали друг другу.

…Первый раз Михаил встретился с Ритой на вокзале в Казатине. Пассажирский зал был заполнен людьми и табачным дымом. Ни одного свободного места. На скамейках лежали и сидели ожидающие поезда. Стояла ночь. На улице крутила колючая снежная метель. До отхода поезда на Харьков оставалось немногим более двух часов. В поисках свободного места Михаил слонялся по залу. Подолгу задерживался у витрины книжного киоска. Стрелки огромных круглых часов, висящих у входа, приближались к одиннадцати. В зал вошли двое мужчин в форме железнодорожников, с красными повязками на рукавах. Они «очищали» зал от посторонних, просили освободить помещение не имеющих транзитных билетов и тех, кто нашел здесь для себя убежище на ночь. Первым делом они подошли к двум парням, развалившимся валетом на широкой скамейке; на полу возле них лежала гора окурков. «Пассажиры» спокойно спали.

— Ну-ка, постояльцы, освобождайте зал, здесь вам не гостиница.

Один из парней тут же поднялся, а другой продолжал лежать. Железнодорожник схватил его за руку.

— Ты что разлегся, как король у себя в покоях! Освободи место для пассажиров.

— Может, я тоже жду поезда, — огрызнулся парень.

— Каждую ночь ты его ждешь здесь. На твой поезд еще и металл не заготовили, — в сердцах сказал железнодорожник, выводя парня из зала.

Михаил поспешил к освободившейся скамейке, минутой раньше туда подошли две девушки. Они были чем-то очень взволнованы и не обратили на него внимания.

Облокотившись на жесткую спинку скамейки, Михаил собрался подремать, но услышал сдержанное всхлипывание и приглушенный разговор своих соседок: