Михаил Колесников - Право выбора

Под каскады красных брызг и шипение дуги хорошо мечтается о будущем, до которого теперь рукой подать.

…В белом халате, в белой шапочке вхожу в лабораторию. Она огромна. Здесь работают несколько сот человек. Высокие сводчатые потолки, обширное голубое пространство заполнено диковинными аппаратами.

У пульта управления Коростылев. Властный голос:

— Генератор!

Тяжелые диски между полюсами громадного магнита набирают обороты. Мне кажется, что я чувствую, как стремительно растет сила тока. Может быть, она уже перевалила за миллион ампер. Но главное не здесь. Проблема века решается в разрядной камере — гигантской баранке из металлических колец. Это там, внутри камеры, живет таинственная плазма. Живет тысячные доли секунды.

— ВЧ контур поля на обходе тора!..

Таинственное внутри свершилось. Коростылев морщит лоб.

— Сильная турбулизация из-за аномального сопротивления, — говорю я.

…Снимаю маску. Рядом стоит Лихачев.

— Хорошо работаешь, — говорит он с непонятным мне ехидством.

Я молчу. Бугристое лицо Громыхалыча непроницаемо. Умное, серьезное лицо с крепко сжатыми губами и острым взглядом серых глаз.

— А ты в самом деле мастер на все руки! — Лицо его становится жестким, властным. — Такие в лаборатории нужны. Кого же нам вместо тебя поставить? Разгильдяя Демкина?

Теперь все ясно. Воспитывал, возился, внушал — приходит начальник рангом выше и забирает сварщика. А кто будет работать на стройке?

— Изобретение Харламова с припиской Коростылева в срочном порядке в НИИ направили, — продолжает он хмуро. — И представь себе: вызывают нашего Харламова в институт на неопределенное время. Так что приходится бригадиром Жигарева оформлять. Талантливая пошла молодежь…

Значит, выбывают сразу два бригадира с самых ответственных участков!..

— Молчишь? Ну, ну, молчи.

И, больше не глядя на меня, будто и нет меня тут вовсе, он перешагивает через трубопровод. Весь он — воля и упрямство. Сильный, устойчивый человек. В коридоре гулко отдаются его тяжелые шаги.

Харламова вызывают… Я гляжу вслед Лихачеву, ощущаю пустоту в сердце. Да что я, в самом деле, не имею права на рост?!

Хочется крикнуть вслед Лихачеву: «И в лаборатории и здесь одно общее дело! Должен же быть кто-то там?! Коростылев лучше знает, кого взять…»

И хочется вслед за Скурлатовой спросить: «Почему в жизни все так сложно и запутанно?»

А жизнь, она идет сама по себе, я включен в общий процесс, и никому нет дела до моей мечты о стеклянной лаборатории.

После смены вызывает меня к себе секретарь партийного бюро Сергей Иванович Суздальцев. Суздальцев — мастер по контролю и начальник лаборатории. Это старый производственник и старый партиец, обычно сдержанный и строгий. Но сейчас у него добродушный вид. Это настораживает. Я не люблю, когда у начальства добродушный вид: жди подвоха.

Суздальцев закуривает, говорит с этакой непроизводственной размягченностью:

— Вот ты, я слышал, секретами руководства интересуешься. Так я тебе скажу, в чем секрет руководства: нужен навык, практика нужна. Руководить — это значит правильно расставлять людей и проверять исполнение.

— Я так и думал!

Ему, по-видимому, надоедают теоретические отвлечения, и он резко переходит к делу:

— Ну вот что, морячок: бери инициативу в свои руки. Назначаем тебя ответственным за субботник. Покажи, на что ты способен. Мы утонули в снегу. Работы на трассе приостановлены. Нужно всех организовать на уборку снега. Собери партгрупоргов, распределите обязанности и действуйте.

Почему именно я? Есть люди более авторитетные.

Но Суздальцеву так не скажешь.

И вместо того чтобы после смены поваляться на кровати, почитывать книжечки, я скачу по монтажной зоне, договариваюсь, убеждаю, а там, где встречаю сопротивление — у транспортников и хозяйственников, — угрожаю.

Это не просто — поднять всю стройку на уборку снега. А у меня ни малейшего опыта крупного организатора. Я ведь привык действовать в масштабах отделения или бригады.

«Передача части полномочий подчиненным — способ усиления вашей власти», — вспоминаю я одну из «заповедей» Угрюмова и распределяю обязанности между партгрупоргами, комсомольскими и профсоюзными вожаками. Оказывается, во мне есть непреклонность и категоричность! Главное — не нужно страшиться ответственности и не следует воображать, что только ты сознательный и понимающий.

И все-таки, когда организационный период позади и завтра в девять все должны выйти на уборку снега, в душу закрадывается неуверенность: все ли сделал? Сколько человек не выйдет, ссылаясь на объективные причины?

Тут не просто субботник, какие устраивают для наведения порядка и чистоты, — в зависимости от его результатов находится весь производственный процесс! И во главе всего поставили меня…

Всю ночь ворочался. Поднялся до свету. Кое-как позавтракал — и на пункт сбора.

Серое утро. Крутит в воздухе сухой колючий снег, ветер вышибает слезу, заставляет нагибать голову. На востоке постепенно начинает проступать оранжевая полоска зари.

Пытаюсь окинуть взглядом монтажную зону: замело подъездные пути, затерялся в сугробах участок, где начали строить градирню и насосную, не подступиться к зданию деминерализационной станции, к складам, к вентиляционной станции, к паросиловой установке.

Все сейчас молчит, мертво.

Но вот появляются люди. Они тянутся цепочкой со стороны поселка, обгоняют друг друга. Слышен смех. Урчат машины.

Механизм приведен в действие…

— Слушай, главный, — подступает ко мне Устюжанин. — Чай, кофе будут?

— Будут. Подвезут.

— Пусть мне выдадут самую большую лопату… Пришли все, кроме больных. Нечего было волноваться.

Орудую деревянной лопатой, пар идет от головы. А рядом — Юля. Вижу ее сияющие глаза, разрумянившиеся щеки. Почему она здесь? Ведь участков много, и они разбросаны по всей обширной территории… Но она пришла сюда. Значит, и ей необходимо быть рядом со мной…

Машину ведет Родион Угрюмов. Он сосредоточен, молчалив, весь ушел в свою угольно-черную бороду. Шибанов рассказывает бесконечные анекдоты. Юлия Александровна сидит рядом со мной. Я не вижу ее лица, но слышу ровное дыхание.

Мы все четверо в меховых шапках, валенках и полушубках. Хотя на коленях у нас ружья, это, конечно, не охота, а просто прогулка по метельной степи — проветриться, прочистить мозги от суеты и горячки. Приятно уйти от повседневных забот, дышать ветром, чувствовать, что рядом с тобой красивая женщина…

Русская равнина, отсвечивающая тусклым оловом. Необъятная, бескрайняя, с ленивой игрой блеклых, холодных красок. В небе желтая проплешина — солнце. Уцелевшие с незапамятных времен белые церквушки. Рядом с ними стальные заледенелые вышки электропередачи с гирляндами изоляторов. Ветер, снег и надрывный вой телефонных проводов…