Илья Штемлер - Уйти, чтобы остаться

Особенности характера жены Гогуа относил за счет внешности супруги. Это была его принципиальная ошибка. Возможно, поэтому и случались скандалы.

Вадим сочувственно кивал. Он не терял надежды, что уговорит Борьку пойти за материалом. Так и случилось.

— Ладно. Я поднимусь в номер и возьму бумаги. А ты меня позови, будто дело есть, — Борька приставил лыжи к стене. — Только громко! Чтобы она слышала… Лучше прямо с веранды. Минут через пять, чтобы успеть разыскать оттиск. А то я буду вынужден спуститься к тебе с пустыми руками.

Вадим позвал Борьку для верности через десять минут.

— Слушай, дорогой, почему так долго? Забыл? Я уж думал, что накрылась моя прогулка… Держи!

— Еще? Повторить? Или расплатитесь?

— Ах, да… Пожалуйста. Еще порцию.

Вадим помешивал соломинкой в бокале, разглядывая меню. Он сидел один.

Почему-то никто не пытался занять три свободных стула. Цветные светильники плавали в сизом тумане, словно бакены. Доносился глухой ровный гул голосов, и Вадиму казалось, что он сидит в пустой комнате, а за стеной незнакомый, суетливый город. Изредка в сознание врывалась громкая случайная фраза, и вновь этот ровный, утекающий шум…

Он вспомнил безразличный жест Савицкого, когда Вадим попросил разрешения взять с собой диссертацию, Савицкий даже не поинтересовался, для чего она нужна. Ему хотелось поскорее остаться одному. И Савицкий этого не скрывал…

Четыре часа Вадим разбирал статью Киреева и рукопись Савицкого. Заново прослеживал решение, словно реставратор. Его захватила смелость и четкость мыслей Киреева. Ничего лишнего, если не считать, что упущенная теорема Соболева делала работу местами громоздкой. И тут ход решения Савицкого был элегантней. И вместе с тем более глубоким…

Ну и что?! Допустим, что идея Савицкого толкнула мысль Киреева… Как определить, кто из них пришел к выводу раньше? В чем вина Киреева? И виновен ли он вообще? Он же столько раз пытался помочь Савицкому, не зная, что тот в помощи и не нуждается… Существуют слова — плагиат, компиляция. Какое из этих слов проводит знак равенства между работами, так непохожими друг на друга и в то же время одинаковыми?.. Нет-нет, они именно разные. Просто у них общая основа… Уязвленное самолюбие Савицкого? Он убежден, что Киреев его обокрал. И ничем его не переубедить. А жаль!.. А может быть, и воровство? Продуманное, рассчитанное. Точный ход, а?!

К столику Вадима подошла официантка и поставила па поднос пустой бокал с торчащей разгрызенной соломинкой.

— Я еще посижу, покурю, — сказал Вадим, протягивая трешницу.

— По мне хоть до закрытия сидите, — девушка отсчитала сдачу. — Только я к вам сейчас подсажу двоих. Места ищут. — И она кивнула кому-то за спиной Вадима.

Вадим видел, как большая мясистая мужская рука крепко ухватила спинку стула. А женская длинными сухими пальцами теребила ремешок сумочки. Удивительно знакомой сумочки. И еще перстень, похожий на майского жука…

Вадим поднял глаза и встретил тревожный злой взгляд.

Они были поражены встречей. И не поздоровались. Вероника механически копировала движения своего спутника, отодвинула стул, села. Но через секунду она пришла в себя и предложила пересесть.

— Ну, вот еще. Так и будем скакать? — недовольно произнес мужчина.

Теперь Вадим посмотрел на него, заведомо зная, чье лицо он увидит. Никаких недоразумений — именно тот, кого Вадим и ожидал увидеть. Было неясно — узнал ли его Никандров? По-видимому, нет. Во всяком случае никаких признаков — круглые маленькие глазки уставились на листочек прейскуранта.

Вероника не шевелилась. Бисеринки пота, словно изморось, покрыли ее побелевший лоб и щеки. Лишь у виска торопливо набухал и опадал голубенький червячок. Единственный признак жизни.

И только сейчас Вадим отчетливо понял, насколько безразлична ему Вероника. Даже волосы ее, густые, клубящиеся, сейчас пропали, спрятались за бледным, словно затертым резинкой лицом.

Вадим вспомнил комнату с крепким запахом каких-то духов и множеством вышитых салфеток. Повсюду. И среди этой белизны одинокая и легкомысленная фигурка туриста. Артикул пятьсот четыре… Странник и весельчак в соломенной шляпке с бантом…

Никандрову надоело ждать официантку, он поднялся и направился к буфету.

Вадим видел его широченную спину и крепкий затылок.

— Послушайте, верните, мне Семенова, — произнес Вадим.

— Что?! Ах, эту куклу? — Вероника торопливо лепила слова.

— Вы сейчас попросите меня пересесть за другой стол? — усмехнулся Вадим.

Вероника молчала, сжав тонкие губы.

— Обещайте мне вынести Семенова из своего бунгало.

— Что?

— Ну, из комнаты, черт возьми… Суньте его в первый же мусорный ящик.

— Обещаю.

Вероника торопилась, то и дело поглядывая в сторону буфета. Вадим положил в карман пачку сигарет и поднялся.

Из вестибюля он видел, как Вероника подкрашивает губы, рассматривает себя в маленьком зеркальце…

Вернувшись из города, Вадим позвонил в отдел и узнал, что Ирина сегодня наблюдает.

И небо ясное. Правда, небольшая часть на севере спряталась в облака, но западная сторона была чистая, будто протертая замшей. Ирине нужна западная, где у горизонта ярким фонариком светилась Венера. Юпитер светил слегка левее. И почти так же ярко. Эти две планеты напоминали фары далекого автомобиля.

Вадим позвонил в павильон. К телефону долго не подходили. Может быть, там никого не было? Из окна гостиницы хорошо видны раздвинутые шторы купола павильона — наверняка кто-то наблюдает. Вадим терпеливо ждал. И дождался. Послышался раздраженный голос Ирины:

— Я слушаю.

— Ты скоро закончишь наблюдение?

Ирина молчала. Возможно, пыталась вспомнить, чей это голос.

— Неужели нельзя было повесить трубку, раз никто не подходит? — наконец произнесла она. — Человек наблюдает, а тут звонят по разной ерунде…

— Я спрашиваю — ты скоро освободишься? — спокойно повторил Вадим.

— Нашел время звонить. У меня пластинка вставлена.

— Я хочу тебя видеть.

— В двенадцать у павильона. Все!.. Что же ты молчишь? В двенадцать!

Убедившись, что Вадим ее понял, Ирина повесила трубку. Такое впечатление, будто они только вчера расстались, хотя не разговаривали уже много дней. С самого Нового года…

К двенадцати Вадим подошел к павильону. Шторы купола были сдвинуты, и бетонный корпус напомнил склеп. Розовое табло мерцало фразой «Идет наблюдение».

Вадим ходил вокруг павильона по утрамбованной дорожке. Все было пронизано холодным, прозрачным воздухом и покрыто бледно-серебристым светом луны. Сколько раз он очаровывался этой красотой, и все как в первый раз…

Погасло розовое табло. Спустя минуту открылась тяжелая дверь павильона, как створки огромной раковины.