Анатолий Буйлов - Большое кочевье

От прикосновения человеческих рук олень вздрагивал, всхрапывал, таращил глаза, часто пытался ударить человека копытом и нередко достигал цели. Но пастух терпеливо переносил удары, настырно продолжая свое. И вскоре олень привыкал к успокаивающему свисту, переставал вздрагивать и брыкаться. Тогда пастух вновь начинал громко кашлять, и вскрикивать, и взмахивать руками, и резкими движениями прикасаться к оленю.

Наконец, убедившись, что олень уже слабо реагирует и на это, пастух приступал к главному элементу обучения — ходьбе на поводу. Хорошо обученный олень идет за пастухом без принуждения, почти наступая ему на пятки, — пастух несет в руках только повод. Легко кочевать с таким оленем. Плохо обученный олень то и дело упирается и постоянно тянет повод. Такой олень быстро утомляет пастуха. Стоит лишь пастуху кашлянуть или резко взмахнуть рукой, как он взвивается на дыбы или шарахается в сторону, сбрасывая вьюк, запутываясь в упряжке. Неправильно обученный олень сохраняет дурные привычки до глубокой старости — сплошная морока с ним! Вот почему начальной стадии обучения оленя пастухи придают очень большое значение.

Итак, укрощенный олень отвязан от дерева. Не прекращая свиста, пастух, намотав повод на правую руку, мягко тянет оленя к себе. Олень, выставив вперед копыта, упирается. Теперь его не сдвинешь, пастух и не пытается тащить его. Он заходит сбоку и после двух небольших предупредительных подергиваний тянет на себя повод изо всей силы. Олень, потеряв равновесие, невольно делает два-три шага к человеку. Пастух, отступив тотчас же ослабляет уздечку. Вместе с этим слабеет петля полуудавки под горлом и стихает боль от острых костяных шипов над глазницами. Но олень все же упирается, не хочет идти вперед. Пастух заходит с другого бока и повторяет маневр. Еще не скоро олень сообразит, что именно при ходьбе повод ослабевает и что только в связи с ходьбой удушливая петля не сжимает горло и острые шипы не впиваются под глазницы.

В конце концов человек добьется своего, и олень усвоит: бунт — это боль и удушье, покорная ходьба за человеком — облегчение. Но до этого момента олень еще десятки раз будет вставать на дыбы, бить пастуха передними копытами, капризно падать на брюхо, хрипеть, притворяясь удушенным закатывать глаза, жалобно стонать и вновь подниматься на дыбы. Но пастух терпеливо продолжает успокаивающе посвистывать, заглушая в себе стремление пнуть непокорное животное в бок или треснуть его наотмашь по безмозглой лупоглазой морде. Знает пастух: если ударишь сейчас оленя — весь труд насмарку, до старости тот будет шарахаться от взмаха руки, от резкого движения человека. Вот и приходится сдерживать пастуху не только гнев, но и досаду. Лишь под вечер снимает пастух крепкую узду с обученного оленя. Но олень долго еще будет стоять на одном месте, раскорячившись, высунув шершавый горячий язык, тяжело раздувая бока, не понимая, что уже давно отпущен на свободу. А пастух, полюбовавшись на своего ездовика, с синяками на ногах от оленьих копыт и с багровыми полосами на ладонях, надавленными ременным поводом, с трудом переставляя чугунные от усталости ноги, поплетется к палатке, придумывая своему новому ездовику подходящее имя. Имена ездовым оленям даются самые невероятные. Есть в стаде ездовые по имени Бутылка, Кошелек, Сопля, Костя, Фока, Футболист, Космонавт.

Николке тоже очень хотелось обучить своего оленя, но ему этого дела пока не доверяли.

— Успеешь еще, брат, — успокаивал его Шумков. — На следующий год шестьдесят голов обучить надо будет, вот тогда и научишься. А сейчас присматривайся, брат, присматривайся.

И Николка присматривался, все более сознавая свою беспомощность, неустанно удивляясь, как много надо знать и уметь оленеводу. Три года придется ему ходить в учениках и получать ученическую зарплату. Но о зарплате Николка думал меньше всего. Стать настоящим оленеводом — вот главная его цель! Он ежедневно тренировался с маутом, накидывая его на пни, на нижние ветки деревьев, на собак. Он завел тетрадь и начал записывать в нее рассказы Ахани и других пастухов о повадках зверей и птиц, в эту же тетрадь он записывал наиболее ходовые эвенские слова. По вечерам, если не очень уставал, он с упоением читал книги Горького и Джека Лондона. Николка был вполне доволен жизнью. Вот только положение ученика угнетало его немного, очень хотелось побыстрей сравняться с пастухами. Изо всех сил он старался выполнить любое поручение хорошо и быстро и, когда пастухи хвалили его, чрезвычайно радовался этому. Но особенно радовался он, когда слышал от старика его неизменное восклицание: «Окси! Хокай ай».

Но все же, несмотря на старание, многое Николка делал не так, как должно, часто попадал впросак, и пастухи беззлобно над ним посмеивались. Досадно ему было, что пастухи говорят при нем на эвенском языке. Они о чем-то советовались, что-то обсуждали. Иногда их лица выражали озабоченность, иногда они над чем-то весело смеялись. Ему приходилось только догадываться, над чем они смеются и о чем говорят. Он слышал русскую речь только в тех случаях, когда обращались к нему. Николка понимал, что они не обязаны говорить при нем на трудном для них русском языке, что, напротив, он сам должен изучать эвенский язык и говорить на нем, но, понимая это, он все же в глубине души чуть-чуть обижался на пастухов. Часто ему казалось, что пастухи говорят о нем со скрытой насмешкой. Особенно любил посмеиваться над Николкой Шумков — подшучивал он открыто, но однажды сам пострадал от своей шутки…

Случилось это во время кочевки. Шумков с Николкой гнали стадо, остальные пастухи кочевали сзади по шахме. Огромное стадо, точно войско на штурм, с шумом и треском текло по тайге.

— Правей! Правей заворачивай! — то и дело кричал Шумков.

Николка немедленно бежал по краю стада и заворачивал вправо, иногда удачно, иногда слишком круто передние олени, пробивающие снежный целик, заворачивали по кругу, и все стадо начинало закручиваться вслед за ними. Приходилось неистово кричать и много бегать, прежде чем стадо вновь выстраивалось клином и двигалось в нужном направлении. Часа через три один из оленей упал на брюхо. Николка, тщетно попытавшись его поднять, кликнул на помощь бригадира. Шумков подергал оленя за хвост. Олень продолжал лежать, тяжко вздыхая, испуганно тараща на людей влажные, с красноватыми прожилками, белки глаз.

— Может, он заболел? — высказал свою догадку Николка.

— Наверняка заболел. Сейчас я его вылечу, — пообещал Шумков, вытаскивая из чехла нож.

Повалив оленя на бок, пригнув ему голову, он ловким точным движением всадил нож в олений затылок. Олень крупно вздрогнул, взбрыкнул раза два копытами и затих.