Анатолий Буйлов - Большое кочевье

Сын оленевода, Афоня довольно быстро осваивал профессию. Добродушный, исполнительный, улыбчивый, он сразу пришелся по душе всем пастухам. Было видно, что ему нравится кочевая жизнь, нравится тайга и все, что связано с нею. Едва стоя на ногах от усталости, облепленный комарами, которые метелью опускались на тайгу после заката солнца, отмахиваясь от наседавшего гнуса, он обычно говорил беззлобно: «Ну вот, пристали, черт вас подери — дохнуть не дают».

В тайге биноклями приходилось пользоваться редко, обзор был широким только в гольцах да на марях, в любом другом месте горизонт заслоняла тайга. Здесь особенно важны были навыки следопыта — пастухи больше ходили с опущенной головой, стараясь не пропустить ни одного оленьего следа, выходящего за пределы пастбища. Не простое дело — в летнюю пору заметить в тайге след одиночного оленя, еще трудней идти по такому следу многие километры. Но если примятый копытом ягель сохранял на себе форму следа три-четыре года и был сравнительно легко различим, то на каменистой твердой почве от следопыта требовалось предельное внимание.

В конце июля в условленном месте пастухи с нетерпением ожидали Шумкова, но вышли все сроки, наступил август, а Шумков все не являлся.

Так и не дождавшись Шумкова, пастухи откочевали в верховья реки Левая Яма. И в этот же день, не отпуская ездовых, навьючив их пустыми мунгурками, Аханя с Николкой повели два аргиша к Маяканскому амбару, чтобы забрать оттуда остатки продуктов.

К амбару подошли в полдень следующего дня. Рядом с амбаром, на берегу ручья, пастухи обнаружили остов экспедиционной палатки: всюду валялись клочья газет, банки из-под консервов, куски толя, камни, принесенные от подножия сопки, изодранная в клочья рубашка, сломанная совковая лопата, новое кайло без черенка.

Тщательно осмотрев табор, Николка пришел к выводу, что людей было четверо, с ними была одна собака и три лошади. Геологи могли сюда прийти либо с Атки, либо пришли они через водораздел из Нявленгинской поймы.

Пока Николка разглядывал табор, Аханя развьючил своих ездовых. Он еще на подходе к табору видел следы каблуков кирзовых сапог, издали заметил захламленную дюхчу, без нужды срубленные деревья, возмутился этим, но, увидев обструганные топором все четыре столба амбара, Аханя расстроился: под столбами не было щепок — значит, люди тесали столбы на растопку своего костра! Целый век простоял амбар, даже медведи его пощадили…

Старик, чтобы успокоить себя, присел на корточки, сердито морща лоб, закурил, глубоко затягивая едкий, щиплющий горло дым. «Эти люди поднимались в амбар, а потом уходя, забыли убрать лестницу. Разве можно оставлять лестницу в амбаре, ведь по ней легко взберется в амбар росомаха, — огорченно вздыхая, думал Аханя. — Разве не знают эти люди, что росомаха может все продукты испортить? Если б знали — не сделали так. Но пора, однако, выгружать из амбара продукты».

— Николка! Ти туда залезали нада, — старик указал на амбар, — а мине будем тут стояли, продухте принимали. Хорошо, да?

— Хорошо, хорошо, Аханя.

Николка быстро поднялся по лестнице, пролез в амбар. Привыкнув к полумраку, он увидел вокруг себя пустые углы. Николка протер глаза — пусто! Вон в том углу лежали два мешка муки и ящик сахару, а вон там — цинковый ящик с индийским чаем и спичками, на ящике стоял другой ящик — с парафиновыми свечами, чуть правее — бумажный мешок с вермишелью, а вот тут, рядом с люком, были сложены пять хлопчатобумажных костюмов и столько же белья — все новое, приготовленное специально для осенней поры. Но цинковый ящик исчез, а другие были пусты и изломаны, вместо новых костюмов на полу лежала кучка старого грязного белья. Николка все продолжал стоять, растерянно оглядывая пустой амбар.

— Николка! Чиво стояли тибе? Продукты подавали нада, торопились нада…

— Нету, Аханя, продуктов! Нету!

— Тибе нада сначала табак мине подавали, потом мука нада на веревка спускали, мука тизолый…

— Да нету здесь никаких продуктов! Украли продукты! Все, все украли!

— Как иво нету? — сердито переспросил Аханя. — Тибе глаза суксем нету, да? Мука были, сахар были. Теперь иво нету… Окси!

— Ну вот полезай, полезай сюда, сам увидишь. Говорю тебе: нету ничего — значит, нету, все пусто, украдено все!

Уяснив наконец, что Николка не шутит, Аханя торопливо взобрался в амбар. С полминуты он так же, как и Николка, привыкал к полумраку. Он растерянно ходил по амбару, переставляя с места на место два пустых разбитых ящика, ощупывал их, внимательно осматривал, точно искал на них нечто очень важное. Затем брезгливо разворошил ногой грязное чье-то белье, но и там ничего не нашел. Он поднимал с пола каждый клочок бумаги, тщательно осматривал бревенчатые стены, лубяную крышу, зачем-то поднимал пустые пузырьки из-под лекарств и заглядывал в них.

Николке стало казаться, что старик помешался — так нелепо он вел себя. А старик между тем все ходил и ходил по амбару, и лицо его и глаза выражали то полную растерянность, то гнев, то отчаяние, то надежду. Он видел, что амбар пустой, но он не мог и не хотел в это сразу поверить. Он спустился на землю и долго кружил вокруг амбара, заглядывая под каждый куст. Стоя под амбаром, Николка подавленно следил за стариком.

Обыскав все кусты, сгорбившись, Аханя подошел наконец к амбару, прислонился спиной к свежеобтесанному столбу, удивленно и жалобно сказал:

— Весь продукты забирали, суксем забирали… зачем иво такой плохой люди живи?

С этого дня пастухи начали экономить продукты, которые и раньше выдавались Улитой строго по норме: на одну чаевку кусочек лепешки величиной с ладонь и три кубика сахару. Теперь же чай приходилось пить с затураном — пережаренной мукой — и ограничиваться одним кусочком сахара. Чаю осталось лишь на несколько заварок, и надо было готовиться заваривать чай брусничным листом и шиповником. Это очень угнетало пастухов, привыкших чай пить крепким и без нормы, но это не все — беда в том, что воры украли табак. Правда, вдоволь было мяса и рыбы — голодная смерть пастухам не угрожала, но что это за жизнь, если приходится курить сухие листья и измельченный мох?

Дождя все не было — тайга изнывала от жары, редкие слабые порывы ветра сдували с лиственниц, как перетертый табак, пыльцу, от которой першило в горле. Тополя, тянущиеся вдоль речки узкой полосой, роняли пух, он, медленно кружась, точно первым снегом, устилал сухую землю. Тайга в такую сушь — словно бочка с порохом. Пастухи очень осторожно обращались с огнем. Но беда, как всегда, пришла оттуда, откуда ее вовсе не ждали.

В этот день Аханя пришел в чум встревоженный, он сообщил, что видел в стаде чалыма с распухшими суставами, — похоже, что олень заражен копыткой! К предположению старика пастухи отнеслись недоверчиво, хотя и насторожились. Вскоре чалым сдох.